Марина Дяченко-Ширшова - Демография

Получилось, причем с первой же попытки.

Весь первый год они учили анатомию, физиологию, психологию, этику, философию, литературу и еще штук десять предметов. После занятий были практикумы в параллель со второкурсницами — вместе пеленали, купали и всячески обихаживали смешных розовых младенцев. Второкурсницы задирали нос перед «мелкими» — но Анюта подружилась сразу с двумя, с Лерой и Светкой. У обеих были девочки.

Свободного времени почти не оставалось, тем не менее каждую субботу-воскресенье обязательно шли компанией куда-нибудь в театр или на концерт; вышагивали животами вперед, прекрасно зная, что похожи сейчас на блестящую картинку «Демография — будущее», украшающую собой каждый третий рекламный щит. Ловили на себе заинтересованные взгляды, хором смеялись и громко щеголяли познаниями в музыке, балете или теории драмы — в соответствии со зрелищем. В буфете покупали самые дорогие фрукты и пирожные — стипендия была ничего себе, для провинциальных девчонок — просто невиданные деньги. Кое-кто пытался экономить — но не хватало силы воли, да и не было особой надобности, если честно…

Весной Анюте исполнилось восемнадцать. Это был самый многолюдный, самый веселый и шумный день рождения в ее жизни.

Пришло лето. Анюта сдала сессию и родила мальчишку — три девятьсот; июль был яркий и какой-то очень легкий, легкость была в цвете неба, в рисунке теней, в Анютином опавшем животе, в зачетке со всеми пятерками, в бассейне, где ее первенец плавал вместе с выводком других младенцев…

В гости приехала мама. Анюта снисходительно улыбалась, глядя, как та боязливо берет в руки сверток с ребенком. Как неумело пеленает. Как в ужасе отворачивается, когда Анюта с Димкой делают гимнастику или ныряют в бассейне…

Потом Анюта заметила, что у мамы старые туфли и немодное платье. Повела ее в магазин и купила сразу три пары туфель и два выходных костюма; мама сперва отнекивалась и отказывалась, а потом заплакала и обняла Анюту как-то по-новому, не так, как раньше: — Девочка моя… Удачи тебе во всем…

Весь второй курс был сплошной практикум, постоянные лабораторные и бесконечные рефераты. Они разрабатывали — каждая для себя — методики кормления, прикармливания, массажей и развивающих игр, описывали достоинства и недостатки разных режимов дня, учились диагностировать патологии (на их курсе, слава богу, таковых почти не было). Четыре раза в неделю были совместные занятия с первокурсницами: «мелкие» очень уважали наставниц и буквально смотрели в рот, но Анюта не уставала поражаться их неловкости, неуклюжести и робости в обращении с детьми. Неужели она сама всего год назад была такой?!

Зимой они сдали экзамены по философии, истории и литературе — пройденные заочно темы. Анюта получила две пятерки и четверку. Четверку из-за того, что в билете попались деконструктивисты, а их Анюта не понимала и терпеть не могла.

Во втором семестре времени было побольше, потому что дети подросли. Анюта с однокурсницами опять стали ходить на лекции; к основным предметам добавилась диетология, логопедия и теория искусств. Анютино эссе «Затоптанные постмодерном» заняло второе место на республиканском конкурсе.

Лето провели на даче в лесу. Два месяца были — сплошной детский день рождения; малышам на Анютином курсе поочередно исполнялся год. Все они казались самостоятельными и совершенно взрослыми.

Первого же сентября ей здорово надавала по ушам физкультурница и даже пригрозила отчислением — из-за двух-то лишних килограммов! Пришлось из кожи вон лезть в тренажерном зале, зато потом на медосмотре ее три раза похвалили и даже назначили прибавку к стипендии.

На второй раз — третий курс, второй ребенок — им разрешили выбирать не просто фенотип, но даже отца будущего ребенка. Анюта думала, что курс от радости на голову встанет — но веселье вышло не такое, как в позапрошлом году. Все тихо сидели над глянцевыми проспектами, с которых улыбались плечистые, красивые, тощие, обыкновенные, умные, полные, худые, светловолосые и смуглые мужчины. Вглядываясь в эти лица, примеряя их на нерожденного и даже не зачатого пока ребенка, Анюта испытала странную светлую печаль. Как в конце хорошего фильма, когда по экрану ползут титры, все кончилось, но музыка еще длится…

Она выбрала молодого темноволосого парня с выдающимися скулами и внимательными миндалевидными глазами. Она не знала, как его зовут. И никогда не увидит его воочию. Но ее ребенок — она почему-то думала, что снова будет мальчик — возможно, унаследует эти глаза и этот взгляд…

В октябре одну Анютину однокурсницу поймали с сигаретой. Как она ни рыдала, как ни просила прощения, как ни клялась, что больше никогда-никогда — ничего не помогло. В присутствии всего курса ей было сказано, что безответственность и занятия на демографии — несовместимы. Что она — брак вступительной комиссии, что ей, конечно, положены пособия на детей, однако дальнейшее ее пребывание в профессии невозможно. Пусть ищет другую специальность и другую работу.

И отчислили.

В ноябре — Анюта была на третьем месяце, ее живот еще не был заметен, особенно под пальто — они с Лерой, той самой подругой, которая занималась теперь на четвертом курсе, отправились на выставку восковых фигур.

День выдался неудачный, Лера все время бубнила, что это примитивно, что это цирк, а не искусство, и в конце концов вспомнила, что опаздывает на встречу с двоюродной сестрой. Посреди восковых статуй подруги распрощались; Анюта пошла дальше одна, потому что втайне от Леры считала, что цирк, равно как и такая вот выставка, имеет право на существование.

Одна из фигур при ближайшем рассмотрении оказалась живым человеком — парнем лет двадцати, темноволосым и тонким, с очень темными миндалевидными глазами. Анюта обмерла: ей показалось, что перед ней — отец ее «теперешнего» ребенка…

Но уже в следующую секунду стало ясно, что парень — другой. Просто похож.

Он поймал Анютин взгляд. И улыбнулся приветливо, как давней знакомой.

Через полчаса они зашли в маленькое подземное кафе…

Она долго смотрела на себя в зеркало.

Хотелось одновременно плакать и петь. Господи, она влюбилась, а это все равно, что провалиться в банку с разогретым малиновым джемом.

Ей казалось, что это Лешкин ребенок родится у нее весной. Ей казалось, что он будет такой же чернявый и глазастый. Как уссурийский тигренок…

Но понимать, когда ты влюблен — всё равно что смотреть захватывающий фильм с субтитрами на чужом языке. Голос разума — всего лишь белесые надписи внизу экрана…

Она знала, что девчонки уже все заметили и все поняли. И что педагоги тоже скоро все поймут.