Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

Дани долго не мог поверить. И ждал… Пока рассвет не принес новый день мучений и издевательств. Кошмарный калейдоскоп закрутился с новой силой. Утром этого дня дяденька непринужденно беседовал с комендантом, с господами офицерами. Мало того, он устраивал пирушки, на которых друзья-нацисты кричали:

– Ура князю Малфою! Да здравствует господин Малфой!

И несколько раз, развлекая своих новых друзей, этот господин наводил на измученного мальчишку пыточное заклятие. Нацисты хохотали, глядя на кричащего и бьющегося в конвульсиях ребенка. А сам сиятельный князь удовлетворенно улыбался и наслаждался этими ласкающими его душу звуками. Целыми днями мучители измывались над ним до тех пор, пока мальчишка оказывал хоть какое-то сопротивление, подавал хоть какие-то признаки жизни. Бывало, распалившиеся нацисты продолжали издеваться над бесчувственным телом. Будь Дани обычным человеком, милосердная смерть давно бы избавила его от страданий. Но маленький хельве был очень живучим. Хотя голова стала потихоньку отказывать: мир распался на отдельные искореженные фрагменты, и уже не отличить реальность от кошмара.

Всплывало только чистенькое личико маленькой девочки лет шести. Она спрашивала няньку, можно ли бросить в гадкого мальчишку недоеденной булочкой. Нянька спросила:

– Хочешь, чтобы с тобой так же обращались?

Маленькая дамочка наморщила лобик и представила на себе вместо красивого платьица – грязные лохмотья, вместо золотой цепочки – грязный ошейник, вместо любящей няньки – злющего мужика, щедро награждающего пинками и подзатыльниками.

И ей расхотелось кидаться булочками. Вместо этого девочка схватила недопитый стаканчик с соком и дождавшись, когда все отвлекутся, подошла к Дани: "Пей!

Мальчик, не бойся! Не отравлено". Дани мечтал, чтобы она солгала – тогда конец его мучениям. А девочка гладила грязные и спутанные волосы.

Но тут мать девочки громко крикнула: "Аурелия, немедленно отойди от этого чудовища!" и подкрепила свои слова звонким шлепком. Девочка громко заплакала, а мама все шлепала дочь и думала, что пора менять нянечку – эта учит ребенка не нужным сантиментам. Его хозяин быстро извинился перед дамами и отвесил своему подопечному очередную порцию побоев.

Однажды его хозяина унтер-офицера СС приглашали на крупную вечеринку у генерала по случаю разгрома подпольной организации – благородные дамы и господа офицеры – показывали пальцем на тощего, оборванного и грязного мальчишку, и весело гоготали над ребенком, бросали ему, как обезьянке, кости, кусочки торта, сладкие булочки. Мальчишка презрительно глядел на угощение, несмотря на завывающий желудок.

– Гордый щенок, – усмехался его хозяин, и очередной раз пинал мальчика, – Господа офицеры, дамы, не бойтесь его. Старый лис повешен на припортовом рынке, а этот лисенок не опасен. Папочка успел его научить только мелким пакостям!

Гости веселились, рукоплескали бывшему разбойнику, благородные дамы многозначительно улыбались герою. Они намекали ему, что нет ничего невозможного.

Хотя еще год назад они же презрительно морщились, случайно встретив его на улице – как переменчивы чувства женщин, как великие блага дает власть и слава!

Благословен тот день, когда его уговорили вступить в национал-социалистическую партию. А он, дурак, еще упирался. Свободу боялся потерять! Партия дала ему такую свободу, о которой он раньше и мечтать не смел. Бывший разбойник имел возможность убивать и издеваться, не прячась в глухом лесу от правосудия. Он сам теперь правосудие.

Но, когда мальчишка поджег скатерть на столе, опрокинул в огонь крепкие напитки, устроив тем самым панику, унтер-офицера прогнали с глаз долой. "Прежде чем выступать перед благородной публикой, сначала выдрессируй своего щенка", – обиженно выговаривал ему хозяин праздника. Панику удалось прекратить, вечерника продолжалась. Потом, выбежавший извинится перед героем, офицер нашел только башмаки бывшего разбойника.

Унтер офицер свернул по своей разбойничьей привычке в темный переулок, где собирался до смерти забить виновника своего позора. Это была его последняя ошибка. Дани даже не сопротивлялся, он просто молча ждал смерти. Неожиданно град побоев прекратился. Мальчик увидел, как ненавистная ему рожа замерла в недоумении, навсегда.

Какие-то люди помогли подняться, дали воды. Расклепали проклятый ошейник, спилили браслеты. Браслеты и ошейник упали. Вместе с ними упали полоски кожи. На месте, где кожа соприкасалась с железом, были огромные язвы. Мальчика осторожно отмыли, перевязали раны, дали чистую одежду взамен изодранных лохмотьев, в которые превратилась его красивая рубашка и тонкие шелковые брючки за время мытарств.

– Дядя Ваня, ну почему же так долго! Папа вас не дождался…,- прошептал малыш и впервые за все время заплакал. Зверски избитое и простуженное тело плохо повиновалось, каждое движение причиняло боль. Но мальчишка был счастлив. Он радовался даже близкой смерти, радовался, что последние дни проведет среди друзей. Радовался, что никто больше не потащит его в темный чулан, не будет там мучить.

Конечно, какая-то мешанина из лебеды не так вкусна, как, то, чем обычно кормил папа. Но люди делились с ним скудной пищей, которая как-то поддерживала силы, делились от души. И мальчик был им очень благодарен. И поименно в каждой молитве вспоминал своих спасителей, просил высшие силы о милости к ним и их детям.

Когда Иван принес на руках мальчика, который от слабости и боли не мог даже ходить, к себе домой, его жена Галина была очень недовольна.

– Ванька, ты совсем с ума сошел. Зачем ты его привел? Его ищут, наверное. У нас с тобой дочь – ты еще не забыл?

– Галенька, ты сама подумай! Куда мне его девать. Он не может быть в отряде.

Мальчику нужна наша помощь!

– Ну почему обязательно домой – отвел бы к Ганке, она фельдшерские курсы заканчивала. Я здесь причем?

– Галя, ну ты пойми меня, пожалуйста. Гилдор был моим другом. Он погиб, потому что помогал нам. Я не могу выставить его сынишку умирать на улице как бродячего пса. Давай тогда и милосердие проявим – застрелим мальчишку, чтобы не мучился.

– Вот только не надо из меня злыдню лепить! Ты святой, а я истеричка. Ты такой душевный, а я бездушная и неблагодарная. Ты знаешь, что я беспокоюсь за Оксанку.

Не хочу, чтобы она была на его месте.

Галина сама занесла Дани к себе домой, ласково обняла. Затем последовали распоряжения: принести воды, заварить ласточкину травку, нарвать из старой простыни тряпочек. Женщина осторожно промыла настоем ранки, громадные язвы на руках и на шее промыла самогоном (Дани сильно дергался и скулил от боли) и перевязала чистыми тряпочками, помазала какой-то мазью синяки и ссадины. Она причитала себе под нос: