Бернар Вербер - Отец наших отцов

Лукрецию Немрод окружила тьма, полная скрежета. Две руки давили ей на плечи, прижимая к сиденью стула, еще две связали ей руки. Она ничего не видела, слышала только подозрительные звуки. Еще две руки схватили ее за лодыжки, заставили растопырить ноги и привязали их к ножкам стула.

Как она ни билась, как ни сопротивлялась, все было напрасно. К тому же она догадывалась, что ее недругам забавно наблюдать, как она извивается. Через несколько минут она полностью прекратила шевелиться и прикинулась мертвой. Неподвижная добыча сильнее нервирует хищников, чем ерзающая. Ее маневр удался. Две руки вынули у нее изо рта кляп, сняли с глаз повязку. Она сглотнула, чтобы в горле не было так сухо, и заморгала, привыкая к свету.

Серые стены с облупившейся краской, мутные грязные окна, пыльный цементный пол. Не иначе, ее привезли в какой-то заброшенный цех. В нос ударил запах плесени и ржавчины. На нее смотрели трое силачей в обезьяньих масках.

То, что они не сняли маски, ободрило ее. Это значило, что ее рано или поздно отпустят, и они не хотят, чтобы она смогла потом их опознать.

Один из троих подошел к ней и взял за подбородок.

– Что тебе понадобилось в квартире профессора Аджемьяна?

Она ухмыльнулась.

– Так это ты – некто в маске, которого я там неплохо проучила?

– Он самый… – пробормотал он. – Напрасно ты мне об этом напомнила…

И он отвесил ей пощечину, от которой у нее еще больше растрепались волосы. На нежной щеке отпечаталась красная пятерня, во рту появился вкус крови. Лукреция Немрод почувствовала прилив адреналина, у нее возникло острое желание вступить в бой со всеми тремя, и она так сильно натянула свои путы, что они больно врезались ей в тело.

– Молодец, ударил связанную женщину! В тот вечер ты не был таким храбрецом!

Вторая пощечина не заставила себя ждать. После этого «обезьяна» повела ровным голосом допрос:

– Что ты делала в квартире Аджемьяна? Что искала в его кабинете? Что-нибудь нашла?

Перед ее глазами еще плыла розовая пелена, было трудно дышать. Нужно было унять злость, тогда он перестанет ее бить. Превозмогая боль, она изобразила улыбку и постаралась восстановить нормальное дыхание.

– С обезьянами не разговариваю.

За это он влепил третью пощечину. Другой мужчина, подойдя к ней, погладил ее заалевшую щеку.

– Что вы знаете о происхождении человека?

Неожиданный вопрос, да еще заданный сладким голосом!

Она вскинула голову, уставилась на вторую обезьяну и выпалила, как ученица на уроке:

– Человек произошел от слезшей с дерева обезьяны.

– Предоставьте ее мне, босс, – вмешался третий, до сих пор молчавший и не двигавшийся. – Я сумею ее разговорить.

Она бесстрашно обвела взглядом всех троих.

– Ой, как страшно! Ребята, вы, никак, вздумали произвести на меня впечатление? У вас маски – и те жалкие, с магазинными этикетками и резинками! Шестьдесят пять франков штука. Сразу видно любителей. Когда берутся пытать девушку моего пошиба, стараются хотя бы не ударить в грязь лицом. Удаляют этикетки и надевают капюшоны палачей. А у вас маски за шестьдесят пять франков, вот стыдоба!

– Можно мне, босс? – спросил самый крупный из троих.

Лукреция Немрод метнула в него изумрудный взгляд.

– Учтите, что бы вы со мной ни сделали, все это будут семечки по сравнению с издевательствами в сиротском приюте!

Мужчина в обезьяньей маске, принимавший обращение «босс», не спешил с отмашкой.

– Ладно, валяй, только не переусердствуй, – разрешил он наконец. – Не люблю смотреть на человеческие страдания, особенно женские…

Двое других развязали ее, и она немедленно воспользовалась свободой, чтобы врезать обоими кулаками в живот тому, кто стоял рядом, и ударить каблуком в колено второму обидчику.

Они быстро ее скрутили, снова связали и подтащили к блоку со свисающей цепью, чтобы подвесить за ноги, вниз головой. Ее длинные рыжие волосы мели теперь пол, но она не унималась – возилась с веревками на связанных за спиной руках.

– Ну, берись за ум! – приказал «босс». – Говори, что делала в квартире профессора Аджемьяна.

– Ладно, я все вам расскажу, – выдохнула она. – Я стучала во все двери и задавала вопрос: «Что чаще всего лежит в холодильнике у французов?» Когда мне отказывались открыть, я влезала в окно.

– Очень остроумно, мадемуазель. Ничего не поделаешь, придется сделать так, чтобы кровь прилила вам к голове и освежила память.

Она забилась на цепи. В голове уже мутилось, все тело налилось тяжестью.

– Вылитая колбаска в процессе копчения! – сострил один из троих.

В следующее мгновение цех заволокло густым серым дымом. Потом прогремел взрыв.

Небо раскалывает молния, и стая в испуге застывает. ОН привстает на задних лапах, чтобы лучше разглядеть величественное зрелище.

Тучи темнеют, потом наливаются черным, с сиреневыми и серебряными прожилками.

Небеса раздвигаются.

Чернота разражается вспышкой, белым столбом, ударяющим прямо в землю.

«Небо сильнее всего остального», – думает ОН.

Остальные втягивают головы в плечи. Им страшно, ему – нет.

«Небо – мой господин», – говорит ОН себе.

Его друзья-облака демонстрируют свою мощь всем тем, кто населяет земную твердь. Столбы света обрушиваются вниз один за другим, их все больше, сопровождающий их падение грохот все сильнее. От этого дрожит земля.

«Небо такое красивое, такое сильное», – думает ОН.

Зигзаг пламенеющей молнии цепляет дерево, в ветвях которого засело его племя. Башня из ветвей способна сдержать потоки воды, но против огня она бессильна. В прошлом лагерь уже имел неприятности из-за грозы, но никогда еще молния не ударяла так близко. У детей слезятся глаза. Молния снова ударяет совсем рядом, но в дерево не попадает; правда, там, где она застала их зазевавшегося родича, осталась лишь кучка пепла.

Дождь превращается в ливень, но занявшийся пожар ему не потушить. Взметнувшийся желтый факел всем внушает страх. Вожак стаи по привычке испускает устрашающие крики, чтобы отпугнуть этого врага. Но огню не страшно, он пренебрегает угрозой. На подмогу вожаку приходят другие доминантные самцы. Но огонь наступает на них, кусая многим руки. Все вопят. Для них огонь – самое страшное, что может быть! Им невдомек, где у него глаза, где рот, им не удается его ударить. Непонятно им и другое: как огонь сумел подобраться так незаметно? Никто его не видел и не слышал, и вот он прямо перед ними – огромный грозный зверь!

К крику присоединяются самки. Потом лагерь охватывают три огромных языка пламени. Они все уничтожают, превращают в черную пыль все, что поглощают. Стая шарахается назад, отступает. Как ни тошно вожаку бросать такой хорошо обустроенный лагерь, верхушка дерева грозно трещит и грозит рухнуть. Неосторожные племянники превращаются в пылающие факелы, визжащие, чтобы их потушили. Испуганные птицы бросают свои гнезда, тщетно пытаясь забрать с собой снесенные яйца. Огонь набирает силу, его раскаленные когти достают тех, кто пытается от него сбежать.