Алекс Соловьев - Матриум. Приветики, сестрицы!

На головиде вспыхнул текст, я попыталась его читать, но буквы плясали, и я никак не могла уловить смысл.

– Я, конечно, извиняюсь, светлейшая госпожа, – пробормотала я. – А что вообще такое стряслось?

– Стряслось – подходящее слово, – сказала куратрица. – Это кажется невозможным, но ни одной навигационной системе на планете не удается зарегистрировать биосивер вашей подруги Дашери. Она просто исчезла.

***

Я сидела в маленькой комнатушке перед головидом, листая страницы журналов и думала о всякой ерунде.

Помните, сестрицы, еще лет десять назад в сети ходил такой старый-престарый фильм «Проклятые»? Там герой-самец (походу, его звали Боб) цитировал какого-то древнего умника (могу поспорить, тоже самца), он сказал примерно так: если мы считаем себя свободными, то это значит, что душа существует.

Все это, извиняюсь, чушь собачья, нет в нас никакой души. Чакры-шмакры – это у нас, возможно, и есть, потому как наукой тыщу раз доказано, а вот души нет. Внутри нас – мозг, а в нем особая пустота, по которой летают мысли. Хотя поэтессы иногда и называют все это душой, потому что считают, что мы, мистрессы, по чьему-то изначальному замыслу должны якобы осязать вечность. Я закончила бакалавриат по стихоплетству, так что кое-чего в этом деле соображаю.

Мы с первого класса проходим такую важную науку как метафизика, однако же кроме правильных понятий у нас в головах зачем-то накапливается куча разной дряни. Меня это удивляет.

Глупо, но я время от времени тоже задумывалась о душе так, как если бы она на самом деле существовала. Более того, я много чего делала, чтобы ее, воображаемую, улучшить и облагородить. Всякие там тренинги, дыхательные гимнастики, медитации, мантры, но все впустую. Я осталась все той же Иллкой Брук, которой была раньше. Видно, на бесплодной почве пыталась прорасти, вот и оставалась до поры, до времени непроклюнувшимся семечком. И теперь мне предстояло сделать выбор. Впрочем, к чему лукавить, ведь и так ясно было, какой путь выберет малодушная Иллка Брук.

Я сидела за этими дурацкими журналами и думала о Дашери. Ах, Дашери, милая моя, сладенькая кисулечка, я и впрямь кое-что о тебе знаю – иногда мне кажется, знаю о тебе даже больше, чем Фарри. Помню о твоих детских причудах, как ты мечтала добраться до Острова на авиетке, а зачем тебе это? А затем, чтобы там быть для всех островитянок вместо гуру. Что за безумная мечта! И откуда в тебе столько всего? Ну, и где же ты теперь, моя радость?

В гимназиуме, когда нас было трое, я вечно за вами не поспевала. Честно говоря, Фарри-Волосатка для тебя тоже не очень-то подходящая пара, но мне казалось, вы с ней все же намного лучше ладили. Завидовала я вам. Оки-оки, не буду вас судить: Фарри, как и крути, поспособнее, чем я, и башка у нее варит, и знает, как себя преподнести. Она интереснее, чем я. Зато я грешнее. Вы были настоящими подругами, а я – просто твоим хвостом. Но теперь Фарри не с тобой, – куратрица наверняка об этом сказала бы.

И все-таки куда можно исчезнуть из Матриума, из всех этих стеклянных яйцеклеток? На тот момент, сестрицы, мне еще ни разу не доводилось покидать пределы Каллионы, и мир я знала только из головида, а теперь и своими глазами увидела, что остальные города – такие же прозрачные колпачки с домиками, только поменьше. А все, что между колпачками, – непролазный дикий лес.

Тут на меня снова накатила жалость – то есть к самой себе, да такая жгучая, что хоть плачь. Ах, Дашери! Ну зачем ты мне, несчастной недоженщине, так много всего открыла? Зачем вы с Фарри брали меня с собой на те ваши сладкие сабантуйчики? Что я вообще имею оттого, что с вами повелась? Позорный статус разрушительницы брака и больше ничего.

Ужас и кошмар!

И тогда я решила, что расскажу куратрице все, что знаю.

***

Я – самая наивная дура на свете. Всей моей истории хватило на пять минут путаного рассказа, и это был самый бестолковый рассказ на свете. На самом деле мне нечего было рассказать, и я наплела им о всяких штуках, о которых сама толком понятия не имела – знала лишь названия. Например, рассказала о лобно-губных перформах, смайлболе, отсроченных улыбках и правополушарном смехе – вот умора-то! Еще я выдала им все, что знала о принципе складывания смайл-кода «по Дашери Крис». Я едва ли не на ходу выдумала все эти выражения. Мне казалось, что это звучит жутко эффектно. Потом-то они мне растолковали, что таким же манером, как это делает Дашери, коды складывают уже полсотни лет. Если бы я знала еще какие-нибудь подробности из работы Дашери, то наверняка с чистейшей совестью выложила бы все, но больше я толком ничего не знала, и самое досадное – мне даже пришлось их в этом убеждать.

Было кое-что, что меня успокаивало. Дашери, при всей моей любви к ней, всегда была немного плутовкой. Это легко понять даже по ее лукавому взгляду. Хотя, мало ли, какой у тебя взгляд. Смотреть, прищурившись, – это же не считается незаконным, верно? Но Дашери была в самом деле плутовкой, и не только потому, что смотрела с хитрецой. Она знала кучу всяких вещей и умела обыграть меня в любую игру, а еще всегда вела себя так, что никогда не догадаешься, что она затевает. Отчасти поэтому мне особо и нечего было о ней рассказывать.

В общем, после долгого разговора со мной куратрица осталась недовольна. А это значило, что о моем желании вернуться домой и начать новую жизнь пришлось забыть. Восемь дней меня держали в той комнатушке, которая, к слову говоря, была вдвое больше моей прежней. Кровать, стол, санузел с душем-безлимиткой, тренажер с наклейкой «Хочешь удовлетворения – делай упражнения». Еще там был релаксатор и даже миниактиватор, и всем этим разрешалось пользоваться. Кормили четыре раза в день, правда жрачка была так себе – все то же, что и раньше ела: разница в том, что теперь для того, чтобы заработать себе на жрачку, мне не надо было заниматься эротингом.

Я смотрела всякие унылые программы, слушала музыку, принимала разные процедуры, мылась по три раза на дню, словом, старалась по максимуму использовать плюсы гособеспечения. Даже отсутствие Зуки перенесла стойко, в те дни я все еще надеялась, что все-таки еще увижу ее, и это меня подбадривало. А потом я постепенно свыклась с тем, что Зуки больше не будет. Все это время для своего успокоения я через каждые полтора-два часа тщательно чистила зубы. Все-таки мы сильнее, чем думаем и способны пережить большие потери – вот какой урок я вынесла из всего этого.

Дважды в день меня водили на допросы: они проходили в круглом помещении наподобие исповедальни, и там не было ни единого окошка. Со мной занимались три суровые фемы из особой службы, которая отвечала за безопасность одной очень-очень серьезной конторы – бюро маскулинного потенциала. Они называли себя экспертессами. Кроме этих трех фем в исповедальню иногда заглядывали и другие, но обычно только на пару минут, чтобы перекинуться словцом с кем-нибудь из моих мучительниц и снова исчезнуть.