Артур Конан Дойл - Туманная земля. Открытие Рафлза Хоу

Громовой хохот профессора сопровождал парочку до самого лифта.

То, что мистер Болсоувер называл «магазинчиком», оказалось старомодной бакалейной лавкой, расположенной в многолюдном районе Хаммерсмита. Башенные часы ближайшей церквушки как раз пробили три четверти, когда такси подъехало к лавке. В ней еще толпился народ, и потому Энид и Мелоун не вошли внутрь, а стали прогуливаться взад-вперед по улице. Тут подкатило другое такси, из которого выбрался крупный мужчина в твидовом костюме с неровно подстриженной бородой. Взглянув на часы, он тоже стал мерить шагами тротуар. Заметив молодых людей, подошел к ним.

– Позвольте узнать, не вы ли тот журналист, что собрался посетить наш сеанс… Ага, я так и подумал. Вы мудро поступили, не войдя в лавку: похоже, у старины Болсоувера выдался тяжелый денек. Пошли ему сил Господь, он стоит того.

– А вы, полагаю, мистер Альджернон Мейли?

– Да. Я тот джентльмен, чья доверчивость вызывает сильное беспокойство у некоторых моих друзей, о чем они частенько мне говорят. – После этих слов он оглушительно расхохотался, и смех его был так заразителен, что молодые люди присоединились к нему. Беспокойство за мистера Мейли действительно казалось смешным, учитывая его атлетическое, несмотря на некоторую рыхлость, сложение, а также могучий бас и мужественное, хотя и несколько простоватое лицо.

– Наши противники клеймят нас как могут, – сказал он. – Интересно, как поступите вы.

– Не станем притворяться, – произнесла Энид. – Пока мы не ваши единомышленники.

– Ничего. Здесь требуется время. Но дело стоит того. Я и сам не сразу уверовал. Нельзя осуждать людей за их сомнения, зато за огульное отрицание – можно. Теперь я, как видите, стою горой за спиритизм, потому что знаю – в нем истина. Между верой и знанием – большая разница. Читая лекции, я никогда не стремлюсь сразу убедить слушателей. Не верю в стремительные обращения: они поверхностны и неубедительны. Я пытаюсь только предельно ясно рассказать о сути дела. При этом говорю обо всем правдиво, особо останавливаясь на том, почему мы считаем, что тут кроется истина. На этом моя миссия заканчивается, Люди могут принять мое сообщение к сведению или сразу отвергнуть. Мудрее всего поступит тот, кто будет сам исследовать указанные мною тропы. Никогда не давлю на слушателей и не вербую сторонников. В конце концов это их дело, а не мое.

– Разумно, – отозвалась Энид, которую подкупила искренность нового знакомого. Теперь они стояли у ярко освещенной витрины лавки Болсоувера и могли хорошо рассмотреть друг друга. У мистера Мейли оказался высокий лоб, внимательные серые глаза, взгляд задумчивый и пытливый, за рыжеватой бородкой угадывался волевой подбородок. Основательный человек, ничего не скажешь, и совсем не похож на фанатика. Не таким представляла его себе девушка. В последнее время имя Мейли, упорно отстаивавшего свои убеждения, частенько мелькало в газетах, и, услышав его, отец всякий раз презрительно фыркал.

– Интересно, – обратилась Энид к Мелоуну, – что случилось бы, окажись мистер Мейли в запертой комнате один на один с отцом?

Мелоун засмеялся:

– Похоже на школьный вопрос: что будет, если всесокрушающая сила натолкнется на неодолимое препятствие?

– Вы дочь профессора Челленджера? – полюбопытствовал Мейли. – Он знаменитость в научном мире. Как далеко могла бы шагнуть наука, осознай она свою ограниченность!

– Не понимаю вас.

– Наш материализм питается научными достижениями. Наука создает нам комфортабельное существование – то, что нам, в сущности, не очень-то и нужно. В остальных отношениях она вообще стала сущим проклятием, создавая ложное впечатление, что способствует прогрессу. На самом же деле мы непрерывно откатываемся назад.

– Позволю себе не согласиться, мистер Мейли, – вступил в разговор Мелоун, не в силах более терпеть категоричность его суждений. – А телеграф? Радиосигналы S.O.S., спасшие множество жизней? Разве они не благодеяния для человечества?

– Не спорю, случаются и удачи. Сам не могу обойтись без настольной лампы, а ведь она тоже продукт научного прогресса. Как я уже говорил, наука принесла нам комфорт и относительную безопасность.

– В таком случае, зачем заниматься ее уничижением?

– Он скрывает от нас истинные ценности и самое цель жизни. Ведь не для того же нас поместили на эту планету, чтобы мы мчались на машинах со скоростью пятьдесят миль в час, перелетали через Атлантический океан и переговаривались между собой по телеграфу или радио? Все это не главное в жизни и место ему на периферии нашего сознания. Ученые же нарочито концентрируют внимание людей на этих материальных победах, заставляя нас забыть нашу основную задачу.

– Не совсем понимаю вас.

– Согласитесь, что цель путешествия важнее скорости. Точно так же важен не способ, каким вы передаете сообщение, а его содержание. Так называемый «прогресс» может в любой момент обернуться страшным бедствием, ибо мы забыли, что единственно возможный прогресс – преуспевать в том, для чего Бог послал нас в этот мир.

– А для чего?

– Подготовиться к будущей жизни. Нужно постоянно тренировать разум и дух, ведь то и другое находится у нас в полном запустении. С годами мы должны становиться лучше, добрее, великодушнее, отзывчивее, терпимее. Земля – это своеобразная фабрика душ, но сейчас она выпускает брак. Однако что это я? – он снова залился своим заразительным смехом. – Кажется, начинаю читать лекции прямо на улице. Вот она, привычка. Как утверждает мой сын, нужно только нажать третью пуговицу на моем жилете, и я тут же начинаю вещать. Но вот идет ваш избавитель, старина Болсоувер.

Почтенный лавочник, заметив их через окно, поторопился выйти навстречу, на ходу развязывая фартук.

– Добрый вечер! Прошу заходить – нечего стоять на холоде. Да и время подошло. Не стоит заставлять ждать. Мой девиз, да и наших гостей тоже – точность во всем. Мои помощники закроют лавку. Пожалуйте сюда, только не споткнитесь о мешки с сахаром.

Они пробрались между ящиками с сухофруктами, головками сыров и, протиснувшись наконец между двумя огромными бочками – причем особенно трудно пришлось тучному бакалейщику, – оказались перед дверью, ведущей в жилую часть дома. Поднявшись по узкой лестнице, Болсоувер отворил еще одну дверь, и они вошли в просторную комнату, где уже собралось несколько человек, сидевших вокруг стола.

Среди них была и миссис Болсоувер – такая же дородная, жизнерадостная и добродушная, как и ее муж. Три их дочери были очень похожи на своих симпатичных родителей. Там же сидела пожилая дама, видимо, родственница хозяев и еще две довольно невзрачные женщины, которых представили как спиритуалисток и добрых соседей. Единственный мужчина – седовласый крепыш приятной наружности, с насмешливыми, живыми глазами – сидел в углу за фисгармонией.