Джеймс Баллард - САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ Часть I (Двухтомник англо-американской фантастики)

— А что ты слышишь?

— Шум, шаги. Она прямо надо мной, и я даже знаю, где ее спальня.

Хестер съязвила:

— Не будь такой старомодной. Она живет, как большинство теперь. Это ее личное дело.

— Хорошо, но она постоянно пользуется ванной и не закрывает кран. Почему? И к тому же не пускает к себе. Уверена, что ее квартира обставлена в пошленьком французском стиле.

— Ошибаешься, дорогая, у нее самая обыкновенная квартира и много цветов.

— А ты откуда знаешь?

— Я помогаю ей. Она одинока и время от времени куда-нибудь уезжает, и тогда я поливаю ее цветы.

— Вот как? А сейчас она тебе не говорила, что собирается уезжать?

— Нет.

Клара откинулась на спинку стула, спросила:

— В таком случае, у тебя должны быть ключи от ее квартиры?

— Да, но я не могу туда войти.

— Почему? Ведь ее нет дома, значит, ты должна полить цветы.

— Она не просила меня об этом.

Клара предположила:

— А вдруг она больна и не может открыть дверь?

— Ерунда. Телефон рядом с кроватью. Когда ты ей позвонила, она взяла бы трубку, как бы плохо себя ни чувствовала.

— А если у нее инфаркт? Послушай, а может быть, она мертва и потому кран не закрыт?

— Глупости, она молодая женщина, и у нее не может быть инфаркта.

— Не ручайся. При ее образе жизни… А вдруг ее убил поклонник. Ты должна обязательно к ней войти.

— Но ведь это же незаконно.

— С ключом-то? Если она уехала, ты не можешь допустить, чтобы ее цветы засохли. Ты их польешь, а я закрою кран. Что ж тут такого! А если она мертва, разве можно позволить, чтоб она там лежала столько времени?

— Она не мертва, — ответила Хестер.

— В холле никого нет, — прошептала Клара.

— Ш-ш-ш, — вторила Хестер. — А что если она внутри и спросит: «Кто там?»

— Скажи, что пришла полить цветы, а я попрошу ее закрыть кран.

Ключ бесшумно повернулся в замке, и Хестер, затаив дыхание, приоткрыла дверь, затем постучала.

— Никто не отвечает, — нетерпеливо прошептала Клара и широко распахнула дверь.

— Даже кондиционер не работает. Все нормально.

Дверь за ними закрылась.

— Ох, какая духота! — проговорила Клара.

Они осторожно пошли по коридору. Направо пустая кладовая, пустая ванная… Клара заглянула туда — тихо.

— Вероятно в спальне.

В конце коридора налево была гостиная, там Хестер обычно поливала цветы.

— Да, их нужно полить, — подтвердила Клара, — а я пойду в спальню.

Она открыла дверь и остолбенела.

Ни движения, ни звука, рот широко открыт…

Хестер остановилась сзади. Нестерпимо душно.

— О Господи!

У Клары перехватило дыхание.

Простыни валялись в беспорядке. Голова миссис Маклэрен свесилась с кровати, а длинные волосы рассыпались по полу, но шее синяки, рука неестественно вывернута.

— Мы должны позвонить в полицию, — заторопилась Клара.

Вдруг Хестер судорожно бросилась вперед.

— Ничего не трогай! — предупредила Клара.

В руке Хестер сверкнул блеск меди — она нашла пуговицу своего сына.

В 14.27 Хомер Ганс, банковский кассир, вошел в кабинет своего босса, президента Первого национального банка.

— Хочу вам кое-что сказать, — пробормотал он в некотором замешательстве. — Это касается резервного фонда. Я украл из него 40000 долларов.

— Вы — что сделали?!

— Я растратил сорок тысяч долларов из резервного фонда, — уже более уверенно повторил Хомер. — Между прочим, я несколько лет этим занимаюсь, и никто ничего даже не заподозрил. Около трети денег я проиграл на бегах, а остальная часть пошла на оплату одной уютной квартирки. Глядя на меня, никак ведь не подумаешь, что я содержу блондинку на стороне, верно? Хотя, может быть, вы бы и подумали, если б знали, каково бывает дома.

Президент нахмурился:

— Ну, мне ли не знать, каково может быть дома… — И сделав глубокий вдох, он выпалил: — Я ведь тоже, между нами говоря, содержу блондинку. Правда, она у меня крашеная.

Хомер помолчал, потом, вздохнув, грустно признался:

— Если уж начистоту, то моя — тоже крашеная.

Между 14.28 и 14.43 произошло довольно много интересных событий. Образцовый племянник заявил своему богатому пожилому дяде, что тот может катиться к черту и больше не портить ему жизнь. Не менее образцовый муж сообщил своей жене, что давно ненавидит и ее, и детей и искренне желает всем им скорой смерти. Продавец-виртуоз в обувном магазине посоветовал покупательнице не тратить время на примерку туфель малых размеров, а пойти и купить себе пару солдатских сапог. В одном из консульств иностранный дипломат запнулся в середине цветистого тоста и молча вылил содержимое своего бокала на лысину американского представителя.

И…

— Господи, боже мой! — воскликнул Уолли Тиббетс, главный редактор «Дейли экспресс». — Неужели все с ума посходили?

Репортер Джо Сэттерли молча пожал плечами.

— За девять лет работы в этой газетенке мне еще ни разу не приходилось останавливать пресс. А сейчас хоть выкидывай полтиража и начинай печатать заново. Но нам придется сидеть и ждать, пока наконец не выяснится, что к чему. У меня сейчас великолепного материала на двадцать первых страниц — и я ничего не могу пустить в номер: слишком невероятно.

— Что, например? — невозмутимо спросил Сэттерли.

— Да что угодно. Вот, пожалуйста: наш сенатор только что сделал заявление о своей отставке — утверждает, что не соответствует должности. Профсоюзный деятель, недавно построивший для своего союза новое огромное здание, взял и застрелился. Полицейские участки не справляются с потоком людей, которые желают срочно сознаться во всевозможных преступлениях — до убийства включительно. И это еще не самое поразительное — вы пойдите, послушайте, что творится в отделе рекламы. Никто уже не хочет помещать объявления, наша рекламная полоса пустует. Три крупнейших в городе торговца подержанными машинами только что расторгли с нами договор.

— Так что же все-таки происходит? — довольно равнодушно поинтересовался Джо Сэттерли.

— Вот это я и хочу узнать. И как можно быстрее. — Уолли Тиббетс поднялся. — Найдите кого-нибудь, кто может все объяснить. Например, в университете. Лучше всего начать с факультета естественных наук.

Сэттерли молча кивнул и вышел.

По всему городу машин на улицах почти не было, а с пешеходами творилось что-то непонятное. Многие бежали куда-то, не разбирая дороги, другие двигались медленно, механически или просто стояли, глядя в пустоту. Лица утратили привычную невозмутимость. Кто смеялся, кто плакал. На траве университетских газонов лежали обнявшиеся пары, а в двух шагах от них другие пары яростно дрались. Сэттерли равнодушно смотрел на них и ехал не останавливаясь.