Станислав Лем - Операция Вечность (сборник)

Техники выслушали меня, не моргнув глазом. И за сорок пять минут, которые длился сеанс, не проронили ни слова.

Надо думать, втолковывал им я, они не решились бы подвергать опасности человека, который мог еще побродить по свету годков сорок-пятьдесят. Так почему же это можно делать с существом, у которого впереди вечность?

Неожиданно я замолчал. Медленно провел взглядом по угасшей аппаратуре сигнализации, потемневшим экранам, контейнерам с оплетавшими их пучками кабелей. Я рассматривал их так, словно намеревался навечно запечатлеть в памяти каждый датчик, каждую лампочку, раз навсегда запомнить лица обоих техников, их жесты, цвет глаз, одежду.

Я знал, что это всего лишь игра. Не похожая на ту, что я вел с Гренианом. Там у меня были шансы. Здесь результат был предрешен. Я не запомню ничего. Ведь после смерти не помнят.

Того, что передал пантомат, им уже в тайне не удержать. Сообщение шло открытым текстом. Меня ждут. И дождутся. Динамики сообщат о прибытии ракеты с Бруно. Выйдет Норин. И что он им скажет? Нет, не Норин. Грениан. Этот не станет прятаться за спины других. Собравшиеся на ракетодроме узнают, что пилот, который уничтожил взбунтовавшуюся машину, уже не прилетит. Он перестал жить, так как не пожелал стать бессмертным. Все очень просто. Но не огорчайтесь. Вообще-то он существует, сохранил в сознании свое детство, юность, даже личные трагедии, словом, все… до определенного момента. Потом случилась эта досадная история с пантоматом, несчастный случай, он… помолодел на один год. Да, конечно, мы своевременно пополнили запись его личности, но, видите ли, он сам не захотел…

Захотел — не захотел. Он — не он… А кто, собственно? Тот, кого ожидают толпы встречающих, или некто другой, отставший на год? Как все это понимать? Не многовато ли вопросов? А может, их столько и должно быть? Может, именно к этому он и стремился? И не только к этому?

Да, им придется поломать голову. А я, независимо от истинных намерений, не собирался облегчать им жизнь.

Я настолько увлекся, пытаясь нарисовать себе открывающиеся передо мной новые возможности, что совсем забыл о техниках и о том, где нахожусь. Не знаю, сколько прошло времени. Неожиданно я поймал себя на том, что уже в который раз сам себе задаю вопрос: а что дальше? Я пытался увильнуть от ответа, но ведь нельзя же делать это до бесконечности. Моя мысль упорно возвращалась к Грениану. Нет, у меня не появлялось желания заговорить. Но зачем обманывать себя? Мне что, действительно так уж необходимо бросить камень в стоячую воду, заросшую сказочными цветами человеческих надежд? Ведь я не могу ничего предложить. То, что я задумал, ни в коей мере не может считаться предложением. Или альтернативой.

И все-таки я это сделаю. А коли так, то какой смысл рассуждать, что здесь от альтруизма, от протгста против собственной судьбы, а что от упрямства, строптивости.

Я молча вышел из диагностической кабины. И без того показал себя достаточно разговорчивым. Как и всякий, кого не прельщает перспектива оставаться один на один с собственными мыслями. Трудно предположить, что они не выудили этого из моего сознания. В конце концов они были специалистами. Знали свое дело. Терпеливость присуща их ремеслу в такой же степени, как когдато погонщикам мулов.

В кабине было душно. Я несколько раз взглянул на ручку климатизатора, но двигаться не хотелось. Кресло, в котором я лежал, было точной копией тех, что устанавливают в ракетах. Стены — на расстоянии вытянутой руки. Желтоватый потолок, переходивший в экран иллюминатора, висел в полутора метрах над головой. У проектировщиков были заботы поважнее, чем удобство экипажа. Особенно когда он отдыхает. К тому же ни один из них не провел в пространстве больше месяца. Для этого существовали конструкторы, монтажные роботы и такие субъекты, как я.

Дверь неожиданно распахнулась, и появилась улыбающаяся физиономия Каллена. Улыбающаяся — слабо сказано. Он сиял. От него так и разило уверенностью, что все идет как положено. И даже лучше.

— Не утруждай себя, — сказал он, остановившись на пороге и раскачивая створку двери. — Спал?

Он явно ожидал ответа. Мне пришлось разочаровать его.

— Старт завтра, — сказал он после МИНУТНОГО молчания. — Трансплутон работает. Можно возвращаться.

Я не сомневался, что ему-то можно. Вот если бы монтажники проявили меньше прыти, ему пришлось бы еще немного посидеть перед экраном. Ничем другим он помочь не мог.

Именно это я ему и сказал. Но у Каллена, был как говорится, добрый день. При всей кажущейся невероятности он ухитрился улыбнуться еще шире.

— Летим вместе, — сообщил он таким тоном, словно обещал ребенку съездить к бабушке. — Грениан и Норин хотят еще уточнить направление эмиссии. Твои материалы пока останутся у них. Недели на полторы.

— Передай им привет, — сказал я и почувствовал, как защекотало в горле. Уже сейчас.

Он засмеялся, покачал головой, словно увидел что-то удивительное, и многозначительно сказал:

— Приготовься к неожиданности…

Меня взорвало. Неожиданность! Опять. Не слишком ли?

— Как погляжу, с некоторых пор вы только и думаете, как бы я не соскучился. А после мне приходится лезть головой в диагностер или устраивать космический фейерверк. И что, так будет продолжаться целую вечность? В таком случае отрекаюсь от всего, что я о ней говорил. Изумительная штука — ваша вечность. Не соскучишься!

Он вышел, прикрыв дверь так тихо, словно боялся разбудить меня.

Неожиданность. Еще одна. Перед глазами всплыло лицо Патта. Он первый предупреждал, чтобы я не дал застать себя врасплох.

Итак, завтра. Значит, надо спешить. Разумеется, без паники. Осложнений не будет. Я успею, хоть бы пришлось делать это за пять минут до старта.

Я полежал еще немного, потом встал, одернул комбинезон и вышел в коридор.

В холле, как я и предполагал, было пусто. Из кабин не доносилось ни звука. Стремление как можно скорее напичкать космос информацией о прелестях человеческой цивилизации поглотило их без остатка. Я опять улыбнулся. Что там ни говори, а я был частицей этой цивилизации.

Факт, достойный размышления, если учесть, что я сделаю через несколько минут. Я подумал, что без упоминания обо мне, пусть даже самого краткого, о моей жизни, мыслях, воспоминаниях, их информация никогда не будет полной. И таких, как я, нашлось бы немало. А ведь, надо думать, именно наши мысли представляли наибольший интерес для тех, кто вздумал бы исследовать земную цивилизацию.

Я прошел мимо диспетчерской и, не оглядываясь, направился к диагностическому кабинету. Дверь была открыта. Внутри — полумрак. Тусклые экраны сливались с неосвещенными пультами и стенами. Откуда-то издалека доносилось ленивое пощелкивание. В воздухе стоял резкий запах хлора.