Станислав Лем - Операция Вечность (сборник)

— А тот, второй герой твоего фильма? Как же он?

Старец помолчал.

— Он… Вероятно, он не мог услышать. Технические возможности — еще не все. Может быть, его мозг еще пребывал в эпохе насилия, уже канувшей в Лету. А может, он был просто корнем, стволом, к которому привили новую ветвь. Он умел и знал, но не слышал. А теперь его умения стали твоими… Не исключено, что у тебя получится… Знаешь, я устал, — старик прикрыл глаза, а когда Корн подошел к двери, тихо проговорил: — Мы уже никогда не сыграем больше в футбол, Стеф. Прощай.

Корн вышел и взглянул на долину. Давно перевалило за полдень, и тени стали длиннее. Он слышал далекий шум реки, ведущей бесконечный бой с камнями, ею же принесенными с гор.

— Я ждал тебя, — сказал кто-то за его спиной. Корн обернулся. Это был Род, которого он помнил еще по клинике, когда проснулся.

— Привет.

— Мы летим на страторе в институт.

— Туда? Зачем?

— На этот раз не в клинику. Ты возвращаешься в пустыню. Тебя ждут.

Стратор стоял на маленькой площадке сразу за домом. Они взлетели, и Корн смотрел на солнце, красное, огромное. Он смотрел на него сквозь броневые окна, и Род, видимо, заметил это, потому что повернулся и сказал:

— Удивляешься, что оно такое красное? От года к году оно становится все краснее, особенно там, над горизонтом.

— Так было всегда над большими городами.

— Но теперь солнце краснеет даже над островками Тихого океана.

Корн не ответил.

Ускорения он не почувствовал. Он был физиком и знал, какой двигатель не вызывает его, но именно потому, что был физиком, не мог смириться с мыслью, что летит на гравилете. Был в этом какой-то диссонанс, потому что гравилет — невообразимый двигатель будущего, а ведь под ним перемещались ландшафты его времени.

"Как и все в этом новом мире, — подумал Корн. — Почти такое же и все-таки принципиально другое. Вероятно, именно так должен выглядеть прогресс цивилизации. Кажется, изменяется немногое, но, когда переждешь несколько десятков лет, остаются лишь внешние декорации, а сердцевина, суть вещей оказывается иной".

Он глядел сверху на скопления маленьких одинаковых домиков, отбрасывавших длинные тени в лучах заходящего солнца, на пятна зелени в садах и думал, что с воздуха все выглядит так же, как несколько десятилетий назад.

Он взглянул на Рода, сидевшего на втором сиденье двухместного стратора, на приборы, действия и значения которых не знал, а потом на свободное пространство за сиденьями, освещенное красными лучами солнца, падавшими через овалы окон. Солнце на секунду погасло, потом засветилось ярче. Они пробили плотный слой облаков, и теперь над ними висело темно-синее небо, постепенно переходившее в черноту по мере того, как они поднимались все выше. Внизу в фиолетовой дымке осталась Земля, серая, смазанная, и только временами откуда-то сбоку взблескивала на мгновение поверхность воды, в которой отражались лучи солнца.

— Входим в стратосферу, развиваем полную скорость и скоро будем на месте. Терпение, Корн, — сказал Род. Род разговаривал с ним, будто он прибыл издалека.

"А человек? Вот этот Род, который мог бы пилотировать ракеты моих времен, он — иной? А Лен, Норт, Готан, Тельп? Они из моего времени или уже из будущего?" — Он не мог ответить себе на этот вопрос. "Может, потом, когда я побуду здесь дольше, я пойму", — подумал он, одновременно сознавая, что если они иные, то мир тоже иной и никогда не станет его миром.

Он снова взглянул на землю, но увидел только фиолетовые облака, заслонившие и сушу, и воду, и то, что в течение миллиардов лет создавала эволюция, а потом совершенствовал человек. А вверху были звезды, они посылали свои безнадежно далекие сигналы по-над временем, почти на границе Вечности. Он подумал о далеких солнцах, о сигналах спиральных галактик, несомых фотонами, о словах, переданных на языке, который есть голос Вселенной, и одиночестве планеты, частицей которой он был. Потом самые слабые звезды погасли, а ясные затянуло туманом.

— Садимся, — сказал пилот, — и через минуту ты уже не увидишь звезд, хотя они и светят там всегда. С Земли почти не видно звезд. И мы не слышим их, хотя они всегда говорят с нами. Веками люди вслушивались в их голоса. Теперь твой черед. Корн.

{65} 65 PETECKI Bohdan, [Operacija «Wiecznosc», (n.) Warszawa: Iskry, 1975, pp266

— На-адо же, — протянул Патт. — Стоило только человеку подумать о бренности бытия, как он тут же возжелал бессмертия.

— Тоже мне новость, — проворчал я и не глядя нащупал на пульте клавишу проектора. На экране появилась схема станции.

— Новость не новость, — в голосе Патта прозвучала насмешка, — а лозунг дня. Говорят, за ним стоит побольше, чем за любой другой модной фразой. А вот это, — он кивнул на экран с резко обозначенной сетью энергопитания, — можешь прихватить с собой. Я пять лет просидел в точно таком же коконе на Фобосе.

Он откинул спинку кресла и вытянул ноги.

В самом деле, пять лет — это не шутка. Но существуют формальности. Он знает — с тем и прилетел! — что свалился на меня с неба как главный приз, даже готов простить мне мое показное безразличие. Пять лет, надо же! А я не дотянул и трех. Повезло!

Я ударил ладонью по клавишам. Экран погас. Почти одновременно на главном экране связи взметнулись огненные кометки. Пять часов. Земля, как обычно, проверяет системы памяти станции, выслушивая накопившуюся за неделю информацию.

Я пересек кабину, вынул плоский контейнер и вывалил на постель его содержимое. Несколько книжек размером с костяшку от домино, три голограммы, зубная щетка, два небольших камушка с Земли. Вот что делало домом этот бетомитовый желудь, укрытый в скорлупе планеты, для которой Солнце было всего лишь звездой, пусть даже и самой яркой, но одной из многих.

На сборы ушло не больше минуты. Я перекинул ранец через плечо и повернулся к шлюзу.

— Летишь? — бросил Патт.

Я не остановился. Послышался шорох принимающего нормальное положение кресла, потом звук шагов. Видно, он учуял неладное.

— Не горюй, вернусь, — буркнул я, подошел к двери и включил автомат люка. Не снимая руки со скобы, повернулся. Патт стоял посреди кабины. Я внимательно посмотрел на него. Может, немного дольше, чем следовало.

— Летишь, — повторил он на этот раз утвердительно.

— До свидания. Я же сказал — вернусь. Впрочем, не в этом дело. Так или иначе, мы встретимся. По теории вероятности…

— Слушай, Дан, — прервал он. — Что-то не так? Ты хотел остаться? Тогда скажи им сам. Меня ведь не спрашивали…

Он был недоволен. Естественно. Я подвел его.

— Порядок, Патт, — сказал я. — "Приготовься к сюрпризу", — с этого ты, кажется, начал, как только вылез из ракеты. Час… нет, уже почти полтора назад. Ты сказал «достаточно». Если не ошибаюсь, споры начались лет двадцать пять назад. Когда я улетал, перебранка уже шла во всю. И конечно, наиболее вескими были доводы противников проекта. Потому-то и следовало ожидать, что проект пройдет. Так в чем же здесь сюрприз?