Андрей Ливадный - Дабог. Авторская версия 2017 года

Война, – это ад, где призрак близкой смерти мгновенно срывает все напускное, показывая истинную суть каждого из нас.

Жизнь берет людей и швыряет их в омут войны, как слепых котят. Кто-то выплывет, кто-то утонет, а кто-то, спасая себя, будет карабкаться по головам, топя друзей или врагов, – тут уж как придется.

В любом случае, изначально никто не умеет плавать, но этому учатся – быстро, болезненно и жестоко…

У Патрика Гудмана наружу поперло что-то звериное. Он давил в себе страх, а тот лишь рос, требуя немедленной кровавой жертвы.

Сдохни!.. – одно только слово слышалось ему в ноющем звуке сервомоторов точной наводки.

…

Рокотов пришел в сознание среди багряного тумана боли. В горле першило от едкого дыма. По виску и щеке стекало что-то горячее, липкое. Очертания приборных панелей двоились перед глазами. Звон контузии гасил все остальные звуки.

Герметизация рубки восстановлена.

Выпущен резерв датчиков.

Подтверждая сообщения системы, вновь заработали голографические экраны.

Игорь с трудом сфокусировал взгляд на атаковавшей его машине. В лобовом скате ее брони располагались два курсовых электромагнитных орудия. Их стволы неожиданно шевельнулись: словно живые они дернулись вверх и вправо, нацеливаясь… на него!

Спину обдало ледяной испариной.

Это был страшный миг замешательства, дикого желания жить, ноющего в груди холода. Рокотов вдруг отчетливо понял, еще несколько секунд промедления и его убьют…

На панелях управления ярко сияли индикаторы резерва. Система уже обошла поврежденные цепи и восстановила все функции.

Ладони Игоря охватили джойстики управления. Большой палец правой руки сбросил скобку предохранителя на гашетке горнопроходческих лазеров. Глухо взвыли сервомоторы, выпрямляя и разворачивая торс «Беркута».

…

Лейтенант Гудман не верил своим глазам.

Огромная серв-машина, секунду назад неподвижная, понуро накренившаяся к раскисшей земле, вдруг ожила, начала выпрямляться. Из рваных пробоин корпуса еще выталкивало комки герметизирующей пены.

Сканеры БПМ тревожно взвизгнули, фиксируя неожиданный всплеск энергии: в недрах колониального механизма заработали устройства накачки, а два тяжелых лазера, расположенных на загривке робота, вдруг начали раскручивать роторные стволы, с закрепленными в них излучающими стрежнями.

– Гудман, стреляй! – заорал по связи майор Шерман. Командир дивизиона наблюдал за происходящим из тактического отсека десантного корабля, находясь на безопасном удалении от места событий.

Курсовые орудия БПМ резанули длинными очередями, но исполинская серв-машина рывком ушла с линии огня, – лишь несколько снарядов вскользь чиркнули по ее броне, и срикошетили, превратив в щепу ближайшие деревья.

В следующий миг рубка «Беркута» неожиданно развернулась: робот колонистов двигался по просеке, ведущей к городу, но его тяжелые лазеры по-прежнему держали под прицелом планетарную машину Альянса.

Плазмогенератор БПМ еще не успел перезарядиться, – новый сгусток энергии только начал расти в тисках силовых полей…

– Гудман, уходи! – майор Шерман видел картину в целом, понимал, что сейчас произойдет, но его приказ опоздал.

Излучающие трубки необычайно мощных роторных лазеров, вращаясь по кругу, разрядились шквалом когерентного излучения.

Пространство узкой прогалины вскипело. Броню боевой планетарной машины вспороло по всей длине корпуса, прожигая насквозь.

– Фрайг! Я промахнулся!.. Ааа!!! – предсмертный крик Гудмана потонул в грохоте.

Кипела грязь. Пылали деревья. Гейзеры перегретого пара били в небо, все заволокло густым туманом, изображения с видеокамер зондов погасли, и лишь один аппарат разведки, двигавшийся вдоль края плантаций, продолжал вести трансляцию, автоматически взяв максимальное увеличение.

Майор Шерман отчетливо видел, как от жара сворачиваются в трубочку мясистые листья незнакомых деревьев, как из столба пламени вылетело горящее, кувыркающееся в воздухе ребристое колесо с огрызком оплавленной оси. Затем вновь ударила серия мощных взрывов и в фокусе видеокамеры промелькнула развороченная, почерневшая корма БПМ, – обломок боевой машины пролетел несколько сот метров и с лязгом врезался в опору дорожной развязки.

Бойцы колониальной пехоты едва успели занять позиции, как за стеной дождя вновь пророкотали очереди автоматических орудий, сверкнула ослепительная вспышка, судорогой прокатилась взрывная волна.

Когда обугленный обломок БПМ, высекая искры, проволокло по стеклобетону, никто не ударился в панику. Слишком велико оказалось изумление. Раздались лишь бессвязные возгласы, – ведь даже ветераны локальных конфликтов никогда по-настоящему не смотрели смерти в глаза. Войны двадцать седьмого века сводились к демонстрации техногенной мощи и крайне редко – к бесконтактным ударам. Крейсер на орбите мог контролировать целую планету, держа под прицелом ее города, диктуя жителям внутрисистемных колоний волю Всемирного Правительства.

Сейчас бойцы были ошеломлены, – только что на их глазах скончался миф о непобедимости БПМ. Страх пришел через несколько секунд, когда раздался воющий звук сервомоторов и над стеной деревьев вдруг появился огромный хищный контур колониального механизма.

Окутанный паром, он был похож на жуткую галлюцинацию.

– Командный-один, здесь пехотный-семь! – сержант затаился за невысоким бетонным ограждением, вжался в него, торопливо докладывая: – Мы потеряли БПМ!

– Видишь противника, седьмой?

– Д-да, – сержант запнулся. Техногенное исчадие, только что уничтожившее БПМ, по-прежнему возвышалось над кронами деревьев. Его конструкция казалось необъяснимой, не находила аналогов среди известной боевой техники.

– Слушай внимательно, – майору Шерману тоже не удалось сохранить спокойный тон. – Это обыкновенный агарный робот колонистов! Слышишь?! Забудь о случившемся! Гудман тупо подставился под удар! Держите позицию до подхода остальных БПМ! Они уже выдвигаются!..

Следующая фраза потонула в помехах.

Сержант с опаской выглянул поверх ограждения. Жуткий сервомеханизм не двигался. Похоже Гудман все же успел его подбить?!

Человека не сломать в одночасье, даже если он попал под пресс смертельных, неодолимых обстоятельств. Еще некоторое время он сохранит характер, привычки, – все, чем жил раньше.

Так случилось и с Игорем.

Стреляя он видел вражескую машину, действовал инстинктивно, решительно, но, когда в коммуникаторе плеснулся отчаянный предсмертный крик, мысль о людях (пусть врагах, но людях) полоснула, как нож.

Эмоциональный порыв, вытолкнувший Рокотова из пилотажного кресла, не поддавалась осмыслению. Здравый смысл потерял право голоса. Моральный шок оказался сильнее.