Лестер Дель Рей - Звезда по имени Галь. Заповедная зона

Сборник рассказов, вошедших в сокровищницу мировой фантастики, в переводах замечательного мастера Норы Галь. В него включены произведения известных писателей — фантастов Великобритании, США и Франции — Л. Дель Рея, Р. Желязны, М. Клингермен, У. ЛеГуин, М. Лейнстера, М. Люкаса, Д. Плектея, К. Саймака, Р. Силверберга, Т. Старджона, У. Тенна, 3. Хендерсон, Р. Шекли, И. Дермеза, А. Доремье и Ж. Клейна.

— Черт бы побрал всех марсиашек! — Толстяк Уэлш выплюнул эти слова со всей злобой, на какую способен оскорбленный представитель высшей расы. Только дотянули до Луны — и опять инжектор барахлит. Ну, попадись мне еще разок этот марсиашка…

— Ага. — Тощий Лейн нашарил позади себя гаечный ключ и, кряхтя, снова полез в самое нутро машинного отделения. — Ага. Знаю. Сделаешь из него котлету. А может, ты сам виноват? Может, марсиане тоже люди? Лиро Бмакис тебе ясно сказал: чтоб полностью разобрать и проверить инжектор, нужно два дня. А ты что? Заехал ему в морду, облаял его дедов и прадедов и дал восемь часов на всю починку…

Сто раз он спорил с Уэлшем — и все без толку. Толстяк — отличный космонавт, но никак не позабудет всю эту чушь, которой пичкает своих граждан Возрожденная Империя: о высоком предназначении человека, о божественном промысле — люди, мол, для того и созданы, чтобы помыкать всеми иными племенами и расами. А впрочем, Лейн и высоким идеалам знает цену: тоже радости мало.

Сам он к окончанию университета получил лошадиную дозу этих самых идеалов, Да еще солидное наследство — хватило бы на троих — и вдохновенно ринулся в бой. Писал и печатал книги, произносил речи, вступал в различные общества и сам их создавал и выслушал по своему адресу немало брани. А теперь он ради хлеба насущного перевозит грузы по трассе Земля — Марс на старой, изношенной ракете. На четверть ракета — его собственность. А тремя четвертями владеет Толстяк Уэлш, который достиг этого без помощи каких-либо идеалов, хотя начинал уборщиком в метро.

— Ну? — спросил Толстяк, когда Лейн вылез наружу.

— Ничего. Не могу я это исправить, недостаточно разбираюсь в электронике…

— Может, дотянем до Земли?

Тощий покачал головой.

— Вряд ли. Лучше сядем где-нибудь на Луне. Может, и найдем поломку, прежде чем кончится воздух.

Толстяк повел ракету вниз; посреди небольшой равнины он высмотрел на редкость чистую и гладкую площадку.

— Пора бы тут устроить аварийную станцию, — пробурчал он.

— Когда-то была, — сказал Лейн. — Но ведь на Луну никто не летает. Грузовики, вроде нас, не в счет. Странно, какая ровная эта площадка, ни одной метеорной царапинки не видно.

— Стало быть, нам повезло… Эй, что за черт?!.

В тот миг, как они готовы были удариться о поверхность, ровная площадка раскололась надвое, обе половинки скользнули в стороны — и ракета стала медлительно опускаться в какой-то кратер; дна не было видно; рев двигателей вдруг стал громче. А над головой вновь сошлись две прозрачные пластины. Веря и не веря собственным глазам, Лейн уставился на указатель высоты.

— Сто шестьдесят миль ниже поверхности! Судя по шуму, тут есть воздух. Что это за капкан, откуда он взялся?

— Сейчас не до этого. Обратно не проскочить, пойдем вниз, а там разберемся.

Да, Толстяк не страдает избытком воображения. Делает свое дело — опускается в исполинском кратере, точно на космодроме в Йорке, и занят только тем, что барахлит инжектор, а что ждет на дне, его мало заботит. Тощий вновь уставился на экраны — кто и зачем построил этот капкан?

Л'ин поворошил кучку песка, выудил крохотный красноватый камешек, которого сперва не заметил, и поднялся на ноги. Спасибо Великим, они послали ему осыпь как раз вовремя, старые грядки столько раз перерыты, что уже совсем истощились. Чуткими ноздрями он втянул запах магния, немножко пахло железом, и серы тут сколько угодно — все очень, очень кстати. Правда, он-то надеялся найти медь, хоть щепотку…

Он подобрал корзину, набитую наполовину камешками, наполовину лишайником, которым заросла эта часть кратера. Растер в пыль осколок выветрившегося камня заодно с клочком лишайника и отправил в рот. Приятно ощущать на языке душистый магний, и лишайник тоже вкусный, сочный. Если бы еще хоть крупицу меди…

Л'ин печально вильнул гибким хвостом и побрел назад, к себе в пещеру. Он мельком взглянул вверх. Луч света, постепенно слабея, слой за слоем пронизывал воздух: там, где покатые стены исполинской долины упираются в свод, есть перекрытое отверстие. Долгие тысячелетия вырождалось и вымирало племя Л'ина, а свод все держался, хоть опорой ему служили только стены — неколебимые, куда более прочные, чем сам кратер; единственный и вечный памятник былому величию его народа.

Свод построили в те времена, когда Луна теряла остатки разреженной атмосферы и племя Л'ина напоследок вынуждено было искать прибежища в самом глубоком кратере, где кислород можно было удержать, чтоб не улетучивался.

Но время не щадило его предков, оно состарило весь народ, как старило каждого в отдельности, оно отнимало у молодых силу и надежду. Какой смысл прозябать здесь, взаперти, не смея выйти на поверхность планеты? Они позабыли многое, что знали и умели прежде. Машины рассыпались в прах, племя вернулось к первобытному существованию, кормилось камнем, который выламывали из стен кратера, да выведенными уже здесь, внизу, лишайниками, которые могли расти без солнечного света, усваивая энергию радиоактивного распада. И с каждым годом на грядках сажали все меньше потомства, но даже из этих немногих зерен прорастала лишь ничтожная доля, и от миллиона живущих остались тысячи, потом только сотни и под конец — горсточка хилых одиночек.

Лишь тогда они поняли, что надвигается гибель, но было уже поздно. Когда появился Л'ин, в живых оставалось только трое старших, и остальные семена не дали ростков. Старших давно нет, уже многие годы Л'ин — один в кратере…

Вот и дверь жилища, которое он выбрал для себя среди множества пещер, вырезанных в стенах кратера. Он вошел к себе. В глубине помещалась детская, она же и мастерская; неразумная, но упрямая надежда влекла его в самый дальний угол.

И, как всегда, понапрасну. Ни единый красноватый росток не проклюнулся, никакой надежды на будущее. Зерно не проросло, близок час, когда всякая жизнь на родной планете угаснет. С горечью Л'ин отвернулся от детской грядки.

Съесть бы всего несколько сот молекул любой медной соли — и зерна, зреющие в нем, могли бы дать ростки. Или прибавить те же молекулы к воде, когда поливаешь грядку, — и проросли бы уже посеянные семена… Каждый из племени Л'ина носил в себе и мужское и женское начало, каждый мог и в одиночку дать зерно, из которого вырастут дети.