Артём Горохов - Вирус

Вообще люди разделились на три неравные группы. Представители первой были в панике. Они не представляли, что делать и искали ответы в Гугле. Вторые были уверены, что это только эксперимент правительства, средство контроля, запугивания и манипуляции и т.д. Они утверждали, что на самом деле никакого вируса нет, но при этом нос на улицу не казали. Третья группа представляла собой эдаких несгибаемых борцов, которые уже десять лет назад знали, что так и получится и запасли на этот случай полный погреб солений и варений, а некоторые даже вырыли собственный бункер на заднем дворе.

В перерывах между чатом я заглядывал на новостные порталы, чтобы ещё раз услышать то, что слышал утром. Сомнительного происхождения эксперты уже начинали обсасывать новость, представляя развитие событий в свете политики, экономики, экологии, социологии и прочих «логий». Эту галиматью читать не стоило.

Интернет заметно тормозил. Оно и понятно – все были тут. Дозвониться до кого-то по Скайпу также не представлялось возможным.

Справившись с первым потрясением, я постепенно успокаивался, поедая свои запасы. К вечеру в моих резервах была банка осьминогов, которых мне ради шутки подарил мой университетский друг, и три сосиски. Долго не протянуть.

За день ситуация не изменилось. Выступил премьер, который почти пересказал слова председателя ВОЗ, а также призвал всех оставаться дома, насколько это возможно. Он сообщил, что все службы будут работать в штатном режиме, и попросил не придаваться панике, не бросаться скупать продукты.

В общем, нам нечего было переживать – за нас уже переживают, заботятся о нас, о нашем здоровье и пропитании. Спасибо на том!

***

Уже вечерело, когда мой телефон оповестил о пришествии СМС. Контакт «Женища» писал: «Никушка… Я звонила тебе в эти дни. Я хотела попрощаться. Я умираю… Я всегда тебя любила, родной!».

Меня как будто 100 мегаватт трахнуло! Я похолодел, чувствуя, как горблюсь под тяжестью новости! Что за хрень?! Я стал набирать номер, но на том конце не отвечали.

Через несколько минут пришло ещё одно сообщение. «У меня нет сил, чтобы говорить. Мне помогает писать сестра. Я в спецблоке у аэропорта».

«Я приеду!» – быстро написал я, накидывая куртку. Но тут, взглянув на дверь, вспомнил о проклятом, долбанном вирусе! Входная дверь была заклеена скотчем.

«Вашу мать! Вашу ж мать!» – выругался я, прямо в одежде проходя через всю квартиру к окну. На улице горели фонари, сверкали вывески, в общем, всё как всегда, только тишина была необыкновенная! Ни одного прохожего не видно. Никто не спешил домой с работы, никто не выгуливал собак и не катался на роликах. Даже машины проносились по мёртвой улице крайне редко. Не хватало только перекати-поле, переносимого ветром.

Меня трясло от страха заразиться. СМС от Глории задело в моей душе какие-то глубинные бомбы, которые заставили меня переживать и чувствовать вновь. «Куда ехать? – твердил с другой стороны голосок моего самосохранения. – Если она уже больна, то ей ничем не поможешь! А ты может быть ещё не заражён. Ты можешь переждать эпидемию, дождаться вакцины и жить дальше. Пусть мёртвые оплакивают своих мёртвых!» Я противился своей слабости, старался найти в себе лучшие чувства, но победил голос разума – мне нечего было есть, так что выходить на улицу было всё равно нужно. До Глории было не так далеко ехать.

***

Несколько забегая вперёд, я расскажу о событиях в госпитале возле аэропорта, хотя о них мне стало известно значительно позже.

Военные на пустыре недалеко от аэропорта оборудовали специальный приёмник, куда на карантин помещались все приезжие, у которых наблюдались симптомы заболевания либо просто была повышена температура. Поначалу, когда о суперзаразности вируса ещё ничего не было известно, это место представляло собой несколько палаток, соединённых между собой проходом – сборный вариант полевого госпиталя. Медперсонал работал в обычных масках и перчатках.

Доктор Арнольди был здесь с первого дня. Он был свидетелем того, как приёмник разрастался, обзаводился всеми атрибутами биологически опасного объекта. Поначалу сюда привозили тех, у кого было подозрение на вирус. В основном люди, возвращающиеся из командировок и поездок за границу. Больным назначался уход и противовирусная терапия. Анализы крови направлялись в центральную лабораторию вирусологии, где исследовались в течение 24 часов. К сожалению этого времени было достаточно для того, чтобы даже те, кто имел неосторожность прихватить насморк, заразились смертельно опасной заразой. Приёмник превратился в рассадник вируса.

Врач в третьем поколении доктор Арнольди, носивший очки в золотой оправе и употреблявший ругательство «подлец», когда доходил до крайней степени раздражения, не мог смириться с тем, что пациенты покидают «учреждение» только ногами вперёд. Впрочем, как и персонал. Когда привозили нового пациента, персонал в шутку говорил «dead man coming».

Он был максимально тактичен и придерживался правил врачебной этики, даже когда особо прыткие больные пытались покинуть этот «концлагерь», и военные приковывали их к металлическим койкам наручниками.

За месяц, что Арнольди был в этом аду, медперсонал сменился практически полностью. В живых оставалось только трое из тех, кто начинал здесь работу с момента открытия.

Это вызывало чувство безысходности. Ив Арнольди почти сразу перестал ходить домой, где остались его жена и дочка. Риск принести заразу в дом был слишком велик. Со своей семьёй он, как и больные, общался при помощи Скайпа.

Утончённая личность, аристократ и педант Арнольди чувствовал, что не справляется. Сначала он выписал сам себе успокоительные, которые позже стали совершенно бесполезными. Просто не справлялись со всем этим стрессом.

1 июня, когда город опустел после объявления карантина, когда перестали работать учреждения, а больные стали поступать десятками, Арнольди сбивался с ног. Крепкий и поджарый прежде, он ссутулился, опустил плечи и сгорбился. Его благородно седые волосы, которые он носил на пробор, теперь совсем отросли и висели немытыми паклями, которые он то и дело убирал за уши.

В костюме биологической защиты, который сковывал, не давал возможности нормально дышать и ходить, он пробирался по третьему блоку, где размещалось сто инфицированных. Он старался не смотреть в лица больных, которые понимали, что шанс выйти отсюда у них один на миллион. Слишком много было в них упрёка и мольбы.

Некоторые больные даже злорадствовали, мол, какой деликатный вирус – даёт возможность попрощаться со всеми родными, отписаться в своих аккаунтах, оформить завещания или даже исповедоваться священнику для особо чувствительных.