Курт Занднер - Сигнал из космоса

Не могу сказать, чтобы оба господина были способны вызвать мою симпатию-это исключалось уже самой целью их визита, которую я угадывал, но, во всяком случае, их присутствие показалось мне относительно терпимым. Зато самую острую неприязнь возбудил во мне с первого взгляда третий посетитель-субъект в непромокаемом плаще. Его присутствие в доме я ощутил как личное оскорбление. По его сильно потасканному лицу определить возраст было трудно. Плотно сжатые губы и складки вокруг глаз могли бы свидетельствовать об энергичном характере, на самом же деле выражали хитрость и самую низменную подлость. По бегающим глазам с красными прожилками безошибочно угадывалось, на что способен этот человек. Имя Фридрих было, надо полагать, его служебной кличкой, и он являлся одним из тех тайных агентов политической полиции, которые под предлогом охраны свободы и конституции рыщут теперь повсюду.

— Вот этим вы и принимаете сигналы? Покажите-ка нам, как это делается! — грубо пристал ко мне господин Фридрих.

Я посмотрел на него гневно: "Это что — приказ?"

— А ну, полегче… — собрался он было продолжать в том же стиле, но офицер одним движением руки призвал его к молчанию, и г-н Фридрих повиновался, слегка поклонившись начальнику.

Отношения этих троих господ между собой и отношение каждого из них ко мне постепенно прояснилось.

Офицер обращался к господину Фридриху с плохо скрытым презрением, а с загадочным доктором Финком держал себя несколько более непринужденно и снисходительно-весело. Господин Фридрих пресмыкался перед майором; обращаясь к нему, готов был после каждой фразы стать по стойке "смирно". Зато с доктором Финком господин Фридрих держал себя почти как с равным. Доктор Финк проявлял к майору внимательную почтительность, а с господином Фридрихом обходился холодно и осторожно.

Со мной майор, по крайней мере вначале, был умеренно вежлив; доктор Финк вообще долго ничем себя не проявлял и скорее походил на пассивного наблюдателя. А господин Фридрих грубо и нагло вымещал на моей особе свое подчиненное положение в этой группе, стараясь хотя бы по отношению ко мне уравнять себя в правах с офицером.

Игра началась с того, что майор тоном, совершенно отличным от тона господина Фридриха, сказал мне:

— Нас весьма интересует, господин доктор Вульф, как происходит прием сигналов. Можете показать?

Слова прозвучали вежливо, но я расслышал за ними суровый приказ. Мне же хотелось остаться спокойным и деловитым, как подобало ученому.

— Нет, в настоящий момент это, к сожалению, совершенно невыполнимо, — отвечал я, не теряя самообладания. — Это, может быть, удастся поздним вечером. Впрочем, установить антенну на нужное созвездие я мог бы и теперь. Но принимать сигналы до наступления полной темноты мне еще ни разу не удавалось.

Офицер взглянул на часы и повернулся к доктору Финку. Тот едва заметным кивком головы выразил свое согласие.

— Хорошо, мы подождем до наступления темноты, — объявил майор. Визит, по-видимому, затягивался.

— Ваше созвездие, разумеется, восходит на Востоке? — ухмыльнулся господин Фридрих и покосился на майора. Уверенный в глубокомысленном сарказме вопроса, он жаждал одобрения.

Майор чуть скривил губы, а господин доктор Финк все так же невозмутимо продолжал рассматривать свои ногти. С его лица почти не исчезала блуждающая улыбка, и от этого он походил на грудного младенца, сытого и довольного.

— Разумеется, как же иначе! — насмешливо подтвердил я и посмотрел по очереди на всех троих. — Ибо на Востоке восходят все звезды. Даже вы едва ли в силах изменить этот порядок.

Майор сделал вид, что не слышал моих последних слов, и подошел к столу, где стояли аппараты.

— Не будете ли вы так добры объяснить нам, хотя бы в общих чертах, это устройство?

— Охотно! — откликнулся я и постарался любезно улыбнуться.

И я пустился в пространные объяснения, нарочно употребляя как можно больше специальных терминов: частота… емкость… мощность… резонанс… усилительные контуры. Уж я их помучаю своими объяснениями!

Майор слушал молча. Насколько он понял и вообще понял ли что-нибудь, судить не берусь. Господин Фридрих двигал скулами, время от времени кивал головой, бормотал: "Так… так…", словно всю жизнь ничем, кроме такой аппаратуры, не занимался. Убежден, что он ровно ничего не понял. Доктор Финк делал заметки в записной книжке.

Когда я наконец замолчал, майор неожиданно спросил:

— А где передатчик?

— Как? — изумился я. — Простите, но у меня только приемник. Был бы счастлив иметь передатчик, но увы!

— Как же вы держите связь? Или станете отрицать, что связаны с той стороной? — вмешался господин Фридрих. Его глаза сузились, насторожились… нет, этот тип опаснее, чем я подумал. Упомянув о "той стороне", он показал пальцем в направлении, которое принимал за восточное.

— А письма? Или вы собираетесь отрицать и письма?

Он метал слова, как стрелы; я немного смутился.

— Нет, писем я не отрицаю… Но это была вполне безобидная научная переписка…

Наверное, грюнбахский почтальон растрезвонил про эту переписку! Я вспомнил: вручая мне корреспонденцию, он внимательно вглядывался в марку и обратный адрес на конверте и таинственно бормотал: "Гм… гм… с той стороны!", будто подозревал что-то нехорошее, о чем лучше молчать! Почтальон — этот примитивный, малоразвитый человек; обуревающие его любопытство и подозрительность уже граничат со старческим слабоумием. Потому что речь шла лишь о некоторых советских научных публикациях. Их, по моей просьбе, пересылала сюда Берлинская академия наук. Мое легкое смущение сразу показалось подозрительным.

— Где у вас эти письма? — резко спросил господин Фридрих.

Я указал на книжный шкаф.

— Где-нибудь там, на одной из полок.

— Вы позволите нам осмотреть содержимое вашего шкафа? — спросил майор тоном, не допускавшим возражений. Теперь между господином Фридрихом и им установилась полная гармония.

— Пожалуйста, — ответил я уже несколько раздраженно. — Я хотел было потребовать ордер на домашний обыск, но махнул рукой: ничего бы я этим не достиг, только стал бы в их глазах еще подозрительнее.

Майор сделал господину Фридриху знак, всецело препоручая ему выполнение грязной и унизительной операции, сам же подошел к торшеру. На чердаке становилось все темнее.

— Вы позволите? — проговорил майор. Включив свет, он направил абажур лампы так, что освещенными оказались книжный шкаф и мое лицо; сам же майор и диван, на котором сидел доктор Финк, остались в полумраке.

Господин Фридрих выполнял свое дело очень старательно. Вынимал из шкафа книгу за книгой, перелистывал ее, тряс, разглядывал в лупу корешки переплетов и затем небрежно швырял в кучу на полу. Она быстро росла. Когда шкаф был уже почти пуст, господин Фридрих опустился на колени и буквально заполз внутрь. В конце концов в глубине самой нижней полки он обнаружил тетради с записями моими и Крюгера. Увидев бесчисленные черточки и на первый взгляд ничего не говорящие колонки цифр, он на миг обомлел, а затем с торжествующим видом протянул тетради майору. Тот поднес их к свету, полистал, глаза его сузились, но лицо по-прежнему оставалось окаменелым. Он передал одну из тетрадей доктору Финку со словами: