Майкл Фрейн - Оловянные солдатики (роман)

Мистер Пошлак остановился как громом пораженный и смерил сэра Прествика глазом, наметанным на мелочи.

— У вас что, живот болит, Прествик?

— Да собственно, знаете, Эр-Пэ…

— Если вам трудно работать, так и скажите. Всегда могу обойтись собственными силами.

— Я вполне здоров, Эр-Пэ.

— Налейте себе стакан минеральной. Возьмите печенья. Не стесняйтесь.

Сэр Прествик вскочил и устремился к стенному шкафу, рядом с которым стоял мистер Пошлак.

— Налейте и мне стаканчик, — сказал мистер Пошлак. — На чем я остановился? Ах да, на пяти окурках и четырех горелых спичках в лифте. Разошлите по всем отделам меморандум с подробным перечнем найденного и напомните всем сотрудникам, что лифтами пользуются посетители, и у них впечатление об Объединенной телестудии вполне может сложиться на базе того, что они увидят на полу.

— Что они увидят на полу. Записал, Эр-Пэ, — откликнулся сэр Прествик, тщетно пытаясь налить минеральной и одновременно сделать пометки в блокноте.

— Взовите к самым светлым сторонам их души.

— Помечу себе, Эр-Пэ.

— Всегда и везде, Прествик, надо взывать к самым светлым сторонам души сотрудников. Они у них есть, надо только иметь смелость в это поверить. Вот один из краеугольных камней здравого руководства.

— Самые светлые стороны… именно.

— Всегда обращайтесь с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой, даже если это последний швейцар.

— Делай другому то, чего желал бы себе.

— Это здравые общечеловеческие отношения. Это здравый бизнес. Это здравая этика.

— Несомненно, Эр-Пэ.

Мистер Пошлак помедлил, затем пригладил шевелюру — сделал ей то, чего желал бы себе.

— Кстати, об этике, — сказал он. — Кажется, мы где-то строим новый отдел этики для какого-то теологического колледжа?

— Для научно-исследовательского института автоматики, чуть оживился сэр Прествик.

— Да, что-то в этом роде.

— Я надеялся, что мы выкроим время потолковать об этом, Эр-Пэ, ведь у меня недурная новость. Они там пригласили на открытие королеву.

— В самом деле?

— Так говорят, Эр-Пэ.

— Хорошо, Прествик, хорошо. Очень хорошо. Налейте себе еще стаканчик минеральной.

Мистер Пошлак погрузился в раздумье, примечательное широтой обзора.

— Как это они ухитрились? — спросил он.

— Не знаю, Эр-Пэ.

— Интересно, как они ухитрились. Насколько мне помнится, вам не удалось заполучить королеву на открытие студии.

— Не удалось, Эр-Пэ.

— И королеву-мать вам тоже не удалось заполучить.

— Да.

— И принцессу Александру.

— Да.

— И герцога Кентского.

— Да.

— И герцога Глостерского.

— Я заполучил герцога Бедфордского.

Мистер Пошлак вытащил перочинный ножик и машинально стал соскабливать с картины Риопелли особенно выпуклый мазок розовой краски.

— Как же они ухитрились, Прествик? Неужто у них такие связи? А, Прествик?

— Это все элита, Эр-Пэ. Академики с элитой связаны одной веревочкой. Рука руку моет.

— Элита! Опять эта гидра поднимает подлую голову, да? Вы ведь знаете, Прествик, я не прикидываюсь, будто у меня есть политические убеждения, за этой стороной присматривают мои специалисты. Но все же, мне кажется, это угрожающий симптом, если телевизионная компания, на которой зиждется головная социально-культурная система связи в стране, не может заполучить даже герцога Глостерского, а какой-то богословский колледжик, обслуживающий ничтожное меньшинство, заполучает королеву.

— Как это верно, Эр-Пэ!

Мистер Пошлак сунул ножик обратно в карман и снова пошел делать круги по кабинету.

— Но с другой стороны, — сказал он, — королева ведь приедет открывать не чей-нибудь корпус, а наш.

— И это верно, Эр-Пэ.

— Знаете, Прествик, заглядывая в будущее, я убеждаюсь, что мы вступаем в эру, когда религия забудет об антагонизме и недоверии к массовым средствам связи и обе стороны научатся сотрудничать на взаимовыгодных началах.

— Прекрасная мысль, Эр-Пэ.

— Запишите, Прествик, пригодится для речи, с которой я выступлю на той неделе в обществе содействия прогрессивному телевидению.

— Уже записал, Эр-Пэ. Она входит в тот текст, что я для вас подготовил.

— Хорошо, Прествик, хорошо. Она, безусловно, подтверждает мой взгляд на значение этики. А насчет богословского колледжика… вы говорите, Прествик, это богословский колледж?

— Исследовательский институт, Эр-Пэ.

— Так вот, исследовательский институтишка обратился к нам с просьбой о помощи. Мы не стали спрашивать какой он протестантский, католический или иудейский. Стали мы спрашивать, Прествик?

— Да нет, Эр-Пэ, потому что у нас…

— Потому что у нас это не принято. Вне зависимости от их цвета кожи, расы и вероисповедания мы оказали им посильную помощь.

— Пятьдесят тысяч фунтов, Эр-Пэ.

— Пятьдесят тысяч фунтов.

Три круга по комнате мистер Пошлак проделал в сосредоточенном молчании. От беспрерывного кручения в вертящемся кресле у сэра Прествика все плыло перед глазами и к горлу подступала тошнота.

— Пятьдесят тысяч фунтов, — повторил мистер Пошлак. Пятьдесят тысяч… эту сумму утвердило правление, так ведь, Прествик? Да? Но нас ждут дела. Какие дела нас ждут, Прествик?

— По-моему, Эр-Пэ, вы хотели утрясти вопрос о том, чтобы изъять из кабинетов всех руководящих работников плакаты «мыслим масштабно».

— Ага. Мы решили, что для такой организации, как наша, они чуть-чуть простоваты, не так ли? Одна из ваших наименее удачных находок, Прествик, хотя, как известно, я никогда не вмешиваюсь в то, как вы налаживаете культуру. Что же вам удалось состряпать взамен?

— А как бы вы отнеслись к девизу «согласуй!»?

В кабинет на цыпочках прокралась секретарша мистера Пошлака. Он опять знаком приказал ей удалиться и, углубленный в себя, встал перед Ротко — послюнил палец и потер пятно на холсте, чтобы выяснить, краска это или грязь.

— Вспомнил, что я хотел уточнить, — сказал он. — Кто у нас сейчас ставит «Обхохочешься»?

Весь Институт исследования автоматики имени Уильяма Морриса так и звенел от лязга стальных строительных балок, их сбрасывали вниз с большой высоты. Новый корпус этики был почти готов. Давно пора. Шум и прочие неудобства, связанные со стройкой, существенно уменьшили количество автоматики, которую институт успел исследовать за минувшие два года. Согласно подсчетам компетентных лиц, если бы принципиально новые программы для вычислительных машин (а именно такие программы и разрабатывал институт) создавались бесперебойно, то в ближайшие десять лет миллиона два специалистов оказались бы без работы. А так все же был риск, что кое-кто из этих двух миллионов останется при деле или по крайней мере будет безработным лишь частично. Но, как утверждают оптимисты, ради прогресса кто-нибудь непременно должен страдать.