Александр Абрамов - Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)

– Этьен?

Мне показалось, что в чиновничьих холодных глазах портье мелькнул самый настоящий испуг.

– Что угодно, мсье? – с заученной готовностью спросил он.

Я задержал шаги.

– Узнал? – спросил, чуть-чуть улыбнувшись, усач.

– Узнал, мсье, – едва слышно повторил француз.

– То-то, – сказал усач. – Приятно, когда о тебе помнят.

И прошел в ресторан. Я, намеренно громыхая по скрипучим ступенькам, сошел с лестницы и с невинным видом спросил у портье:

– Вы не знаете этого господина, который только что прошел в ресторан?

– Нет, мсье, – ответил француз, скользнув по мне прежним равнодушным взором чиновника. – Турист из Западной Германии. Если хотите, могу справиться в регистрационной книге.

– Не надо, – сказал я и прошел дальше, тут же забыв о случившемся.

– Юри! – окликнул меня знакомый голос.

Я обернулся. Навстречу мне подымался Дональд Мартин в нелепой замшевой куртке и пестрой ковбойке с открытым воротом.

Он сидел один за длинным и пустым столом и тянул прямо из бутылки темно-коричневую бурду, а обняв меня, задышал мне в лицо винным перегаром. Но пьян он не был: все тот же большой, шумный и решительный Мартин, встреча с которым как бы приблизила меня к вместе пережитому в ледяной пустыне, к загадке все еще не разоблаченных розовых «облаков» и тайной надежде, подогретой словами Зернова: «Мы с вами, как и Мартин, меченые. Они еще нам покажут что-то новенькое. Боюсь, что покажут». Я лично не боялся. Я ждал.

Мы недолго обменивались воспоминаниями – стол уже начали накрывать к ужину. Подошли Зернов с Ириной; наш край сразу оживился и зашумел. Может быть, потому молодая дама с девочкой в очках села на противоположном краю, подальше от нас. Девочка положила рядом с прибором толстую книгу в радужном переплете с замысловатым рисунком. Напротив устроился добродушного вида провинциальный кюре – парижские не живут в отелях. Он посмотрел на девочку и сказал:

– Такая крошка и уже в очках, ай-ай-ай!

– Очень много читает, – пожаловалась ее мать.

– А что ты читаешь? – спросил кюре.

– Сказки, – сказала девочка.

– И какая же тебе больше всего понравилась?

– О гаммельнском крысолове.

– Как можно давать такую сказку ребенку? – возмутился кюре. – А если у девочки развитое воображение? Если она увидит этот кошмар во сне?

– Пустяки, – равнодушно сказала дама, – прочтет – забудет.

От кюре с девочкой отвлекла мое внимание Ирина.

– Поменяемся местами, – предложила она, – пусть этот тип смотрит мне в затылок.

Я оглянулся и увидел человека с усами-стрелочками, знакомство с которым, и, должно быть, не очень приятное знакомство, скрыл от меня портье. Усач как-то уж очень пристально смотрел на Ирину.

– Тебе везет, – усмехнулся я. – Тоже старый знакомый?

– Такой же, как и лорд за конторкой. В первый раз вижу.

Тут к нам подсел журналист из Брюсселя – я видел его на пресс-конференции. Он уже неделю жил в отеле и со всеми раскланивался.

– Кто этот тип? – спросил я его, указывая на усача.

– Ланге, – поморщился бельгиец, – Герман Ланге из Западной Германии. Кажется, у него адвокатская контора в Дюссельдорфе. Малоприятная личность. А рядом, не за табльдотом, а за соседним столиком, обратите внимание на человека с дергающимся лицом и руками. Европейская знаменитость, итальянец Каррези, модный кинорежиссер и муж Виолетты Чекки. Ее здесь нет, она сейчас заканчивает съемки в Палермо. Говорят, он готовит для нее сенсационнейший боевик по собственному сценарию. Вариации на исторические темы: плащ и шпага. Кстати, его визави с черной повязкой на глазу тоже знаменитость, и в этом же духе: Гастон Монжюссо, первая шпага Франции…

Он еще долго перечислял нам присутствующих в зале, называя по именам и сообщая подробности, о которых мы тотчас же забывали. Только принесенный официантами ужин заставил его умолкнуть. Впрочем, неизвестно почему вдруг замолчали все. Странная тишина наступила в зале, слышалось только позвякивание ножей и посуды. Я взглянул на Ирину. Она ела тоже молча и как-то лениво, неохотно, полузакрыв глаза.

– Что с тобой? – спросил я.

– Спать хочется, – сказала она, подавляя зевок, – и голова болит. Я не буду ждать сладкого.

Она поднялась и ушла. За ней встали и другие. Зернов помолчал и сказал, что он, пожалуй, тоже пойдет: надо прочитать материалы к докладу. Ушел и бельгиец. Вскоре ресторан совсем опустел, только официанты бродили кругом как сонные мухи.

– Почему такое повальное бегство? – спросил я одного из них.

– Непонятная сонливость, мсье. А вы разве ничего не чувствуете? Говорят, атмосферное давление резко переменилось. Будет гроза, наверно.

И он прошел, сонно передвигая ноги.

– Ты не боишься грозы? – спросил я Мартина.

– На земле нет, – засмеялся он.

– Поглядим, что такое ночной Париж?

– А что со светом? – вдруг спросил он.

Свет действительно словно померк или, вернее, приобрел какой-то мутный красноватый оттенок.

– Непонятно.

– Красный туман в Сэнд-Сити. Читал письмо?

– Думаешь, опять они? Чушь.

– А вдруг спикировали?

– Обязательно на Париж и обязательно на этот заштатный отель?

– Кто знает? – вздохнул Мартин.

– Пошли на улицу, – предложил я.

Когда мы проходили мимо конторки портье, я вдруг заметил, что она выглядела раньше как-то иначе. И все кругом словно переменилось: другие портьеры, абажур вместо люстры, зеркало, которого прежде не было. Я сказал об этом Мартину; он равнодушно отмахнулся:

– Не помню. Не выдумывай.

Я взглянул на портье и еще более удивился: то был другой человек. Похожий, даже очень похожий, но не тот. Гораздо моложе, без проплешин на голове и в полосатом фартуке, которого раньше на нем я не видел. Может быть, прежнего портье сменил на дежурстве его сын?

– Идем, идем, – торопил Мартин.

– Куда вы, мсье? – остановил нас портье. В голосе его, как мне показалось, прозвучала тревога.

– А не все ли вам равно, портье? – ответил я по-английски: пусть проникается уважением.

Но он не проникся, сказал встревоженно:

– Комендантский час, мсье. Нельзя. Вы рискуете.

– Что он, с ума сошел? – толкнул я Мартина.

– Плюнь, – сказал тот. – Пошли.

И мы вышли на улицу.

Вышли и остановились, словно споткнувшись на месте. Мы даже схватили друг друга за руки, чтобы не упасть. Тьма окружала нас без теней и просветов, ровная и густая, как тушь.

– Что это? – хрипло спросил Мартин. – Париж без света?

– Не понимаю.

– Дома, как скалы, ночью. Ни огонька.

– Должно быть, вся сеть парализована.

– Даже свечей не видно. Нигде не мелькнет.

– Может, вернемся?

– Нет, – заупрямился Мартин, – я так быстро не сдаюсь. Поглядим.

– На что?

Не отвечая, он шагнул вперед; я за ним, держась за его карман. И остановились опять. Высоко-высоко в черноте неба, как в глубоком колодце, сверкнула звездочка. Рядом что-то блеснуло. Я попробовал поймать блеск и тронул стекло. Мы стояли у магазинной витрины. Не отрываясь от Мартина и таща его за собой, я ощупал всю ее целиком.