Андрей Дмитрук - Аурентина (Летящая - 1)

Андрей Дмитрук

Аурентина

Цикл "Летящая" #1

Коралловый песок, блестящий, белый и тонкий, как алмазный порошок, песок, уходящий с края необозримых пляжей в изжелта-голубую, почти невидимую глубину воды; слоистые обрывы, прикрытые фестонами разноцветных мхов; буйный, пронизанный солнцем лес в ущельях, ледяные родники, играющие прозрачной галькой, - такой встречала гостей Аурентина.

Когда легкий алый "Эльф", спасательный катер П-7655, коснулся воды и встал на три опорные подошвы, на дне, подобном застывшему сахарному сиропу, заметались голубые многоножки, испуганно взвихряя пышную дыхательную бахрому. И каждый капилляр этой бахромы был отчетливо виден на глубине в десять человеческих ростов.

Виола первая выпрыгнула на берег, подала руку Алдоне. Та остановилась, восторженно озираясь по сторонам, но Виола схватила за руку, засмеялась, потащила. Бежали, увязая в песке, - он всасывал ноги с характерным вибрирующим звуком. Не переводя дыхания, вскарабкались по шатким багровым глыбам осыпи. Обе девушки - пилот и врач Спасательной Службы - были сильны и прекрасно тренированы, да и тяготение Аурентины уступало земному. Поэтому даже Усагр - Универсальный Синтезирующий Агрегат, смонтированный на базе гравихода, - догнал бегущих довольно далеко от берега, в пряной голубовато-зеленой степи с бархатными пятнами древесной тени на пышной разрезной траве и шапках цветов. Получив сигнал, Усагр лег на брюхо и принялся за работу...

Под серебристым зонтичным деревом Алдона поздравила Виолу с отменно точным приземлением "Эльфа". Морской ветерок шевелил на волнах степи, вздувал пузырями легкое полотнище парашюта. Опутанный стропами, зарылся в гущу сочных стеблей тусклый бронированный шар. Девушки присели на корточки, внимательно рассматривая грубую броню радиомаяка. Их завораживала потрясающая вещественность голой, необлагороженной стали, привычная жителям прошлых веков, но совершенно чуждая эпохе Виолы и Алдоны. Было в этом шаре нечто от музейной рыцарской брони, от реликтовых паровозов или танков - словом, от изделий тех дней, когда прочность корпуса еще зависела от толщины стенок...

- Неужели действительно - сто два года? - спросила Алдона, любовно прикасаясь к поверхности шара.

- Да, почти сто три - старт был в январе.

- Ты знаешь, я совершенно не представляю себе, как мы подойдем к ним, как начнем разговор...

- Я тоже не представляю, но знаю, что подойдем и начнем.

- Они ведь еще не говорили на интерлинге?

- Ничего, - успокоила Виола. - Тогда тоже были международные языки, хотя и не всемирные: русский, английский... Как-нибудь договоримся.

Алдона все так же поматывала головой, прикусив губу и расширенными прозрачно-серыми глазами глядя на радиомаяк. Виола поднялась, устав сидеть на корточках. За рощей зонтичных, как огромный трудолюбивый бегемот, ворочался перемазанный грязью Усагр, извергал пенистую строймассу и укатывал ее в виде гладкого пола. Живо покончив с этой работой, переменил программу и выплюнул на пол первую гибкую кровать...

Отвернувшись от Усагра, Виола увидела подругу, лежащую на спине под деревом и, недолго думая, пристроилась рядом. Так лежали они, время от времени принимаясь обсуждать нюансы встречи, пока не совершились вокруг них главные события этого дня. Быстрое солнце Аурентины сползло к местному западу; возня Усагра стала невидимой, поскольку он возвел стены и крышу дома вокруг себя и теперь "доводил" внутреннюю отделку; и наконец, в зеленоватом сумеречном небе, чуть тронутом мазками фиолетовых облаков, зажглась пламенная, пляшущая, стреляющая иглами звезда.

И Виола с Алдоной опять бежали, срываясь в овраги, забитые массой травы и вьюнков, - им, непривычным к посадке кораблей с горючим топливом, казалось, что звезда падает прямо на них. А она, пробившись в плотные слои атмосферы, подала голос, такой же подавляюще-вещественный, как грубая сталь радиомаяка, и скоро стала ослепительным полыхающим горном. И свирепое палящее дыхание звезды заставило зажмуриться девушек, спрятавшихся в зеленой и красной, лиственной и цветочной толще оврага. Только Усагр, выползший из недр своего плоского одноэтажного детища, чтобы изготовить последнюю оконную панель, не обращал внимания ни на порывы раскаленного ветра, оголявшие рощу, ни на тяжкий спуск огненной массы, держащей на себе круглый обгорелый обелиск...

...Веллерсхоф постарался отдать приказ о выключении планетарных сопел как можно более будничным "командирским" тоном, но сделал это, против воли, со слезой в голосе... Оборвалась крупная дрожь, вот уже третьи сутки днем и ночью трясшая стены и перекрытия светолета. Резкое ощущение невесомости, словно в оборвавшемся лифте, прокатилось от ступней до горла и пропало, поскольку включился имитатор тяготения. Веллерсхоф поднялся из-за селектора и вдруг, подавив желание заорать во всю глотку, бросился в объятия первого навигатора. И навигатор, превратившийся за время полета из хрупкого, с девичьей кожей восемнадцатилетнего паренька в грузного дядю с залысинами, отчаянно прижался к щеке Веллерсхофа, плохо выбритой из-за тряски торможения.

В кольцевом коридоре жилого корпуса "Титана" распахивались двери, крики и смех катились по ожерелью кают. Навигаторы и программисты, наладчики, энергетики, врачи, связисты, механики, члены научной экспедиции - двадцать семь мужчин и женщин целовались, плясали, истерически рыдали в постелях санотсека, откупоривали бутылки, заготовленные еще на Земле, и расплескивали вино, состарившееся за время полета, на гигиенические псевдопаркеты, на устройства ввода, на луковые перья и укропные кисти осточертевшей оранжереи. Вполне естественно, что в эти минуты острого, обморочного счастья никто не вспоминал ни о четверых, мучительно погибших в пути, ни о болезнях и ранах, которые, безусловно, не позволят вернуться еще нескольким членам экипажа, ни, наконец, о неизбежности четырнадцати лет обратного полета. Цель была достигнута! Но, увы, годы возвращения не обещали быть менее изнурительными и чудовищно опасными, чем четырнадцать прошедших, - с той лишь разницей, что теперь экипаж составляют не упругие, веселые, идеально здоровые юноши и девушки, а израненные люди под сорок и за сорок...

Впрочем, опасности хранил не только обратный путь. В черно-синем мареве голоэкранов, как диковинные океанские рыбы в аквариумах, плавали изображения вожделенного мира. Первые пять планет были мертвыми и растрескавшимися, как глиняные шары, обожженные неистовым гончаром высокотемпературным бело-фиолетовым солнцем. До шестой планеты, удаленной от светила на расстояние вдвое большее, чем последняя из пяти мертвых, раскаленный ураган долетал только теплым ветром. Словно ласковый круглый одуванчик, серебрилась перед землянами шестая, и сквозь толстую пушистую атмосферу сияли голубизна и зелень. Приземлившись и найдя жизнь - кто знает, не разумную ли? - члены экспедиции Веллерсхофа полностью оправдали бы свой страшный перелет, и даже дорога домой показалась бы не такой тягостной. Никто не сомневался, что начальник разрешит сбросить исследовательскую ракету. Однако природа Шестой, так уютно выглядевшей на расстоянии двадцати тысяч километров, могла приготовить и более жуткие сюрпризы, чем пустой космос.