Павел Молитвин - Проклятый город

Задумавшись, мистер Пархест застыл у планшира «Голубого бриза», глядя на выступавшую над водой часть Дамбы и прилепившиеся к ней Южные форты, надстроенные и переоборудованные под грузовые причалы, возле которых застыло полсотни больших судов и, подобно водомеркам, сновало бесчисленное множество лодок, катеров и всевозможных аквамобилей. Подъехав сюда час назад, он проследил за тем, как с «Бриза» были переправлены на берег последние тонны груза, принял от Птицина заверенные по всей форме документы о полученных МЦИМом медикаментах и оборудовании и мог бы уже возвращаться в город, вот только делать ему там было нечего. До самолета оставалось четыре с половиной часа, личные вещи ждали его в камере хранения аэропорта, а на местные достопримечательности и диковины он насмотрелся на всю оставшуюся жизнь.

— Господин Птицин приглашает вас вместе отобедать. По случаю удачного завершения дел и вашего отъезда, — прочирикала над ухом Пархеста птицинская секретарша — миниатюрная жгучая брюнетка, наштукатуренная так, что хватило бы на ремонт небольшого коттеджа.

— Передайте господину Птицину, что я не хочу обедать. Пусть занимается своими делами и не беспокоится обо мне, — ответил Пархест и, видя, что так просто от привязчивой девицы не отделаться, добавил: — Дорогу в аэропорт я как-нибудь отыщу, а в компании в настоящий момент не нуждаюсь.

Крашеная захлопала глазами и на крыльях ресниц унеслась в сторону корабельной надстройки. Глядя ей вслед, Пархест подумал, что, когда обзаведется собственным офисом, непременно наймет крупную секретаршу. Такую же большую и могучую, как негритянка, обслуживавшая его этой ночью в «Хилтоне». Он улыбнулся, вспоминая, с какой тяжеловесной грацией ворочалась черно-лиловая бегемотиха на розовом атласе простыней, как натужно кряхтела, выполняя капризы щедрого клиента. Любая любовь — или суррогат ее, это не принципиально — стоит денег, но, когда платишь наличными и передаешь их из рук в руки, она обходится дешевле и приносит больше удовольствия, чем неприятных сюрпризов. Особенно если это большая любовь, а не замухрышка, которую и в постели-то не сразу найдешь.

Мистер Пархерст еще раз улыбнулся и, заметив недоуменно поглядывавших на него матросов, направился по рифленой палубе к трапу. Он не хотел видеть ни Птицина, ни кого-либо из сотрудников МЦИМа и обрадовался тому, что его оставили одного, позволив добираться до города на акватакси.

Между тем Олег Сергеевич Птицин отнюдь не собирался выпускать дорогого гостя из виду — мало ли что может случиться в Питере с одиноким интуристом! — и не догнал мистера Пархеста только из-за полученного капитаном «Бриза» сообщения, что сонар засек пловца под днищем судна. Он задержался всего минут на пять-семь, чтобы взглянуть, как три охранника — этакие лимончики в желтых «гидрах» и желтых «жабрах» — исчезают в грязно-бурых водах Маркизовой лужи, а когда подоспел к трапу, Пархеста уж и след простыл.

— И хрен-то с ним! — шепотом выругался Олег Сергеевич. — Раз ему мое приглашение до фени, пусть своим ходом до аэропорта добирается. Его тут кой-чему поучили, авось наука пойдет впрок.

Олег Сергеевич не знал, что мистер Пархест считал его главным виновником обрушившейся на него беды л предпочел бы утопить в засоренных окурками, фантиками, пластиковыми бутылками и стаканчиками водах Финского залива, чем сидеть с ним за одним столом. Птицин и в мыслях не держал, что мистер Пархест был подставлен Артуром Борисовичем, и необходимость подписывать какие-то акты о сдаче-приеме груза была солью, брошенной на его раны, а вовсе не сваленной с плеч горой.

Мистер Пархест был уверен, что Птицин сознательно, а точнее, по наущению Циммермана сыграл с мим злую шутку и фактически украл у него бессмертие. На Птицина ему было плевать, но при мысли об уплывшем из-под носа бессмертии сердце теснила боль и дыхание перехватывало. Да не фигурально, а самым натуральным образом, так что, сойдя с трапа, Пархест, вместо того чтобы вызвать акватакси, заковылял к ближайшему киоску, окруженному столиками под пестрыми полосатыми зонтами.

Взяв бутылку минералки, он опустился на пластиковый стул и некоторое время бездумно тянул через соломинку ледяную жидкость, терпеливо ожидая, пока дыхание выровняется и сердце перестанет сбоить. Он редко пользовался лекарствами и сейчас по-настоящему испугался. И потому мысли его, когда он снова обрел способность мыслить, вернулись к проекту «Gold pill», сулившему избранникам судьбы если не вечную, то, по крайней мере, долгую-долгую жизнь.

Пархест, впрочем, не позволил им задерживаться на проекте, в основу которого легли разработки по регенерации человеческих тканей. Он заставил себя вспомнить о том, что Консолидация Пяти пристально следит также за исследованиями, проводимыми другими Медицинскими центрами, расположенными в разных уголках земного шара. В одном из них — Боливийском — делали ставку на борьбу со «свинцовым сахаром», видя в нем главную причину старения человеческого организма. Насколько понимал Пархест, а будучи чиновником Консолидации, понимал он в изысканиях яйцеголовых не слишком много, так называемый «свинцовый сахар» являлся неким соединением микроэлементов, которое накапливалось в костях и ни под каким видом не желало выводиться из организма. Именно он, по мнению боливийских мцимовцев, являлся тем ключиком, подобрав который, можно было не только замедлить процесс старения, но и повернуть его вспять. Разработчики проекта «Маятник» полагали, что если им удастся научиться выводить из костей человека «свинцовый сахар», он сможет прожить несколько жизней, старея и молодея попеременно.

Канадские ученые избрали для достижения бессмертия — цели, к которой неявно подталкивали их субсидии Консолидации — собственный, нетрадиционный путь. Они полагали, что в любом организме заложена программа старения и смерти, воздействуя на которую можно якобы даровать ему жизнь вечную. В качестве одного из многочисленных примеров, доказывавших их гипотезу, они приводили речных угрей, в поведении которых будто бы прослеживаются различные стадии программы. Всю жизнь угри проводят в реках, а метать икру уходят в Атлантический океан — в Саргассово море. Оттуда появившиеся на свет личинки угрей три года добираются до берегов Европы или Канады и входят в устья рек. Попав в пресную воду, они движутся навстречу течению, забираясь за сотни и даже тысячи километров от моря к самым истокам. Здесь они живут десять-пятнадцать лет, после чего вновь отправляются в Саргассы и умирают сразу же после нереста.

Оставив в стороне многие другие возникающие в связи с этим вопросы, канадцы сосредоточились на исследовании «программы смерти», которая, как выяснилось, включается в определенный момент и у многих других живых существ. Подобная — ни с того ни с сего, словно по команде — гибель здоровых организмов, которым, казалось бы, еще жить и жить, оказывается, не такая уж редкость. Осьминоги, дальневосточная горбуша, некоторые насекомые и даже растения безропотно подчиняются заложенной в них «программе смерти». У одних живых существ действие ее видно невооруженным глазом, у других она работает скрытно, и человек, похоже, не является исключением из правила. Но если передающуюся по наследству и записанную где-то в организме «программу смерти» удастся обнаружить и отменить…