Павел Молитвин - Наследники империи

Три дня они приходили к Лиловому гроту, а Бехлем встречал их на площадке, где у основания двух утесов сходилось множество тропинок, и лицо его было совершенно непроницаемым. Он вел себя как радушный хозяин и больше не отпускал Омату из пещеры побеседовать с северянином на берегу озера, так что едва ли кто-нибудь из уроборов заподозрил вождя, его жену и чужеземца в чем-то предосудительном. Не заподозрила даже Лив, вопившая каждую ночь в «гостевой» пещере вовсе не от ревности или разочарования. А на четвертый день дозорный сообщил, что видел плывущий по Ситиали плот…

— Жаль, что мы не могли задержаться подольше в Озерной твердыне, промолвила Лив, глядя вслед исчезающим в вышине шуйрусам. — На редкость гостеприимный народ. И по горам Оцулаго я бы не отказалась полазить. Досадно, что не прошедшим посвящения женщинам они не позволяют охотиться за подземными цветами.

— Ты же знаешь, я нашел несколько камешков, — рассеянно успокоил ее Мгал, рассматривая поселок, притулившийся с юга к подножию Приграничного кряжа. — Богатеями они нас не сделают, но лодку нам за них продадут, может, еще и на пропитание останется.

— Да, — согласилась дувианка, — ты не зря бродил по горам. Не знаю уж, как Омата, но Бехлем тобой совершенно очарован. Я ведь еще не говорила тебе о том, какой прощальный подарок он нам сделал? — Видя, что северянин совсем не слушает ее и целиком поглощен созерцанием стоящего на берегу Ситиали поселка, она, отцепив висевший на поясе под рубахой мешочек, развязала стягивавший его горловину ремешок. — Ну-ка, подставь руку.

Мгал подставил ладонь, и Лив высыпала на нее из мешочка дюжины полторы крупных самоцветов, которые, даже не будучи ограненными должным образом, сияли и светились в лучах заходящего солнца так, что от них трудно было отвести глаз.

— Вождь озерных уроборов мудрый человек и понимает, что на самом-то деле подземные цветы — это меньшее из сокровищ, которыми он владеет, — сказал северянин после непродолжительного молчания. — К тому же он верит, что Подземная Богиня любит щедрых людей и заботится о том, чтобы они ни в чем не испытывали нужды.

— Единственное, в чем Бехлем по-настоящему нуждается, так это в наследнике. И я от души желаю ему в ближайшее время обзавестись им. — Лив аккуратно завязала мешочек с самоцветами и спрятала под рубаху. — Ну что, спустимся в селение или будем высматривать плывущий по реке плот отсюда?

Присланный Хранителем веры слепой певец нежно погладил длинными пальцами облезлый бок старенькой, но удивительно звучной скейры и произнес лишенным всякого выражения голосом:

— Блистательная ай-дана не любит переложенные на музыку вирши про любовь. Ей не нравятся песни, которые мланго сочинили об ее отце и его славных походах, увеличивших земли империи чуть ли не на треть. Сердцу высокородной госпожи немилы баллады о заморских богах и героях. Душу ее не волнуют истории о чудесах, которые случались и со знатными, и с ничем не примечательными людьми. Я не осмелюсь оскорбить ее слух рыбацкими байками и не вполне пристойными куплетами, столь любимыми простонародьем, и, если бы она подсказала своему недостойному слуге тему, которая созвучна нынешнему настроению дочери Богоравного Мананга, я был бы ей признателен сверх всякой меры.

Тимилата стиснула руки и окинула полупустой зал Светлого дождя ненавидящим взглядом. Больше всего ей хотелось заорать, что нынешнему ее настроению были бы в высшей степени созвучны вопли расчленяемых имперским палачом заговорщиков, но сделать этого она не могла по целому ряду причин. Прежде всего наследнице престола не следовало давать воли своим чувствам и выглядеть сумасшедшей дурой как в глазах неспособного что-либо видеть чужеземца, так и в глазах двух с половиной дюжин высокородных гостий, почтивших ее своим присутствием. Необходимо было также помнить, что все сказанное ею, очень может статься, еще до ночи будет доведено до сведения Базурута и Баржурмала, а им вовсе ни к чему знать, в каком состоянии пребывает ай-дана. И, наконец, в каком глупом положении она окажется, если этот чудной Лориаль возьмет и спросит: почему же тогда ай-дана теряет время в зале Светлого дождя, в обществе безмозглых парчовохалатных хрычовок и слепого певца, пение которого ее совершенно не трогает, а не спустится в подземную тюрьму и не удовлетворит там свое, столь естественное для неудачивой претендентки на трон, желание послушать крики казнимых? С него станется — он спросит, и что тогда отвечать? Что предводители заговорщиков: и сын рабыни, и Хранитель веры — так же далеки от заточения в подземную тюрьму Большого дворца, как она — от того, чтобы воссесть на престол Повелителя империи? А схваченные пособники их были отпущены ее старшим секретарем — Флидом, когда тот решил предать свою госпожу и перекинуться к Баржу рмалу?..

— Я слыхала, прежде чем стать певцом, ты был мореходом. Так спой же нам о море, которого мне до сих пор не довелось увидеть.

— Если блистательной ай-дане будет угодно, я спою о море, далеких краях и отважных людях. О людях, которые мерились силами с грозной стихией и неумолимым роком, вместо того чтобы проливать кровь таких же, как они сами, смертных, чей век короток до смешного и печален до слез. — Лориаль пробежал чуткими пальцами по струнам и негромко начал:

Ай-дана знала эту балладу, повествующую о трех кораблях, отправившихся из какого-то северного порта, лежащего по ту сторону Жемчужного моря, из Шима, кажется, к полуострову Танарин, чтобы проникнуть в сокровищницу Маронды возлюбленного сына Кен-Канвале. Прослушав начало баллады, она, предоставив возможность гостьям своим наслаждаться дивным голосом певца, погрузилась в тягостные раздумья, не дававшие ей покоя с тех пор, как Баржурмал учинил в Золотой раковине великую бойню высокородных.

Весь ужас происшедшего дошел до Тимилаты не сразу, и, хотя обычно соображала она достаточно быстро, на этот раз ей потребовалось целых два дня и длительный разговор с командовавшим дворцовой стражей Гуноврасом, чтобы осознать — совершилось худшее из того, что могло произойти. Хранитель веры, при помощи ее и попустительстве, руками сторонников Вокама и сына рабыни уничтожил едва ли не всех преданных ей высокородных. В это трудно было поверить, однако в конце концов у нее хватило ума понять, что затеянная им в Золотой раковине резня — коварная ловушка и союз с ней нужен был Базуруту только для того, чтобы лишить ее в дальнейшем, после рассправы с Баржурмалом, возможности противостоять его амбициям сделаться полновластным Владыкой империи. Понять-то она это поняла, но позднее прозрение уже ничего не могло изменить и исправить. Без поддержки высокородных она становилась игрушкой, с которой Хранитель веры мог поступать как ему заблагорассудится, а в том, что парчовохалатная знать отступилась от нее, теперь уже не оставалось ни малейших сомнений.