Боб Шоу - Обратная связь (сборник)

В том месте, где им полагалось быть, остались только два пигментных пятнышка.

— Вот видишь! — произнес Верджил, натягивая белый халат. — Меня перестраивают изнутри.

Кажется, я попросил его рассказать, что произошло. Однако на самом деле я не очень хорошо помню, что именно тогда сказал.

Он начал объяснять в своей привычной манере — то и дело сбиваясь на посторонние темы и уходя в сторону. Слушать его — все равно, что продираться к сути дела через газетную статью, чрезмерно напичканную иллюстрациями и вставками в рамочках. Поэтому я упрощаю и сокращаю его рассказ.

В «Генетроне» ему поручили изготовление первых биочипов, крошечных электронных схем, состоящих из белковых молекул. Некоторые из них подключались к кремниевым чипам размером не больше микрона, затем запускались в артериальную систему крыс. Они должны были укрепиться в отмеченных химическим способом местах и вступить во взаимодействие с тканями, чтобы сообщать о созданных в лабораторных условиях патологических нарушениях или даже оказывать на них влияние.

— Это уже большое достижение! — сказал Верджил.

— Наиболее сложный чип мы удалили, пожертвовав подопытным животным, затем считали его содержимое, подключив к видеоэкрану. Компьютер выдал нам гистограммы, затем химические характеристики отрезка кровеносного сосуда, а потом сложил все это вместе и выдал картинку. Мы получили изображение одиннадцати сантиметров крысиной артерии. Видел бы ты, как все эти серьезные ученые прыгали до потолка, хлопали друг друга по плечам и глотали "клоповник"!

"Клоповник" — это этиловый спирт, смешанный с газировкой "Доктор Пеппер".

В конце концов кремниевые элементы полностью уступили место нуклеопротеидам. Верджил не очень хотел вдаваться в подробности, но я понял, что они нашли способ превращения больших молекул — как ДНК или даже более сложные — в электрохимические компьютеры, использующие структуры типа рибосом в качестве кодирующих и считывающих устройств, а РНК — в качестве «ленты». Позже, внося программные изменения в ключевых местах путем замены нуклеотидных пар, Верджилу удалось скопировать репродуктивное деление и слияние.

— В «Генетроне» хотели, чтобы я переключился на супергенную инженерию, поскольку этим занимались все подряд. Самые разные монстры, каких только можно вообразить, и так далее… Но у меня были другие идеи. Время безумных ученых, верно? — Он покрутил пальцем у виска, издав плавно переливающийся звук, потом рассмеялся, но тут же умолк. — Чтобы облегчить процесс дупликации и соединения, я вводил свои самые удачные нуклеотропотеиды в бактерии. Затем стал оставлять их там на длительное время, чтобы схемы могли взаимодействовать с клеточными механизмами. Все они были запрограммированы эвристически, то есть самообучались в гораздо большем объеме, чем в них закладывали изначально. Клетки скармливали химически закодированную информацию компьютерам, а те, в свою очередь, обрабатывали ее, принимали решения, и таким образом клетки «умнели». Ну, для начала, скажем, становились такими же умными, как планарии. Представь себе Ecoli, которая не глупее планарии, а?

— Представляю, — кивнул я.

— Ну а потом я совсем увлекся. Оборудование было, технология уже существовала, и я знал молекулярный язык. Соединяя нуклеопротеиды, я мог получить действительно плотные и сложные биочипы, своего рода маленькие мозги. Пришлось исследовать и такую проблему: чего я смогу достичь — теоретически? Получалось, что, продолжая работать с бактериями, я бы сумел получить биочип, сравнимый по производительности обработки информации с мозгом воробья. Можешь себе представить мое удивление? Но потом мне открылся способ тысячекратного увеличения производительности, причем с помощью того же явления, которое мы прежде считали помехой, — электронного дрейфа между сложившимися электронными схемами. При таких размерах даже незначительные флюктуации грозили биочипу уничтожением, но я разработал программу, которая предсказывала и обращала туннельный эффект в преимущество. Тем самым, подчеркивая эвристический аспект этих компьютеров, я использовал дрейф для увеличения сложности.

— Тут я уже перестаю понимать, — признался я.

— Я воспользовался преимуществом, которое дает элемент случайности. Схемы могли самовосстанавливаться, сравнивая содержимое памяти и исправляя поврежденные элементы. Целиком. Я дал им только базовые инструкции. Живите и размножайтесь! Становитесь лучше! Боже, ты бы видел, что стало с некоторыми культурами через неделю! Потрясающие результаты! Они начали развиваться сами по себе, словно маленькие города. Пришлось их все уничтожить. Особенно меня поразила одна чашка Петри: думаю, если бы я продолжал кормить ее жильцов, она отрастила бы ноги и дала ходу из инкубатора.

— Ты, надо понимать, шутишь? — спросил я, взглянув на него в упор. — Или нет?

— Слушай, они действительно знали, что значит становиться лучше, совершеннее. Они видели направление развития, но, находясь в телах бактерий, были очень ограничены в ресурсах.

— И насколько они оказались умны?

— Я не уверен. Они держались скоплениями по сто — двести клеток, и каждое скопление вело себя как самостоятельная особь. Может быть, каждое из них достигло уровня макак-резуса. Они обменивались информацией через фимбрии — передавали участки памяти и сравнивали результаты своих действий. Хотя наверняка их сообщество отличалось от группы обезьян прежде всего потому, что мир их был намного проще. Но зато в своих чашках они стали настоящими хозяевами. Я туда запускал фагов — так им просто не на что было рассчитывать. Мои питомцы использовали любую возможность, чтобы вырасти и измениться.

— Как это возможно?

— Что? — Он, похоже, удивился, что я не все принимаю на веру.

— Запихнуть так много в столь малый объем. Макака-резус — это все-таки нечто большее, чем просто калькулятор, Верджил.

— Возможно, я не очень хорошо объяснил, — сказал он, заметно раздражаясь. — Я использовал нуклеопротеидные компьютеры. Они похожи на ДНК, но допускают интерактивный обмен. Ты знаешь, сколько нуклеотидных пар содержится в организме одной-единственной бактерии?

Последнюю свою лекцию по биохимии я слушал уже довольно давно и поэтому только покачал головой.

— Около двух миллионов. Добавь сюда пятнадцать тысяч модифицированных рибосом — каждая с молекулярным весом около трех миллионов — и представь себе возможное количество сочетаний и перестановок. РНК выглядит как длинная спираль из бумажной ленты, окруженная рибосомами, которые считывают инструкции и вырабатывают белковые цепи. — Слегка влажные глаза Верджила буквально светились. — Кроме того, я же не говорю, что каждая клетка была отдельной особью. Они действовали сообща.