Стефан Вайнфельд - Симпозиум мыслелетчиков

— Пусти меня, — сказал Тед роботу.

Автомат выполнил приказ.

Тед подошел к пульту управления, выключил электронный мозг и программу эксплуатации и взглянул на замерший цех ихтофабра, молчаливые устройства, застывшие в различных позах автоматы.

Закусив губу, он медленно нажал кнопку центрального электронного мозга.

— А теперь за работу! — крикнул он.

Автоматы дрогнули и поползли исправлять последствия аварии.

В тот день Гарри проснулся в гнетущем настроении и, как обычно, первым делом подошел к окну. Стояло прекрасное весеннее утро, и солнце, уже высоко поднявшееся над небоскребами, выманило с домашних площадок рои разноцветных геликоптеров, весело кружившихся в безоблачном небе. Внизу, на бульваре, среди зелени прогуливалось множество людей, по эстакадам тянулись шнурки машин, словно бы нехотя исчезавших в темной пасти туннеля.

Эта картина не успокоила Гарри, а, наоборот, еще больше усугубила мрачное настроение, гнездившееся в глубине его артистической души. В этом не было, разумеется, ничего удивительного: чему же тут удивляться, если восприимчивая к прекрасному натура художника тоскует, потому что не может полностью ощутить прелесть дня? И все по такой возмутительно прозаической причине, как отсутствие нескольких еврасов! Это тянется дни, недели, да что там — годы, если учесть, что случайно добытые деньги немедленно исчезают, как фата-моргана, рассеиваются словно туман. Чтобы встать на ноги, прекратить эту вечную погоню за мелочами жизни, надо было написать по меньшей мере одну видеоновеллу с тридцатью процентами новизны либо романовизию двадцатипроцентной новизны. При этом произведение должно отличаться свежестью формы и содержания. Легко сказать «должно», но дьявольски трудно это реализовать. Вспомним: еще древние утверждали, что nihil noul sub sole. [2] Ничто не ново под солнцем (лат.) .

И все-таки… Угрюмая физиономия Гарри вдруг оживилась.

— Эврика! Эврика! — воскликнул он. — Разумеется, nihil novi, если не считать новых конструкций, теорий, машин, аппаратов!

Наука и техника — вот сырье для производства видеоновелл, свежих, как только что выпеченная булка из автомата. Они — основа всяческих перемен. От каменного топора до звездолета! Вот источник, бьющий славой и еврасами! Зачем быть слишком требовательным? Ну, на худой конец, только одними еврасами. Сейчас важны прежде всего скорость и оперативность. Давным-давно доказано, что если у одного из пятнадцати миллиардов человек возникает более или менее стоящая идея, то точно такая же идея возникает и у многих других на всех континентах Земли и бог весть где еще. Правда, с творчеством дело обстоит несколько иначе, но разве можно быть уверенным, что в тот же самый момент у другого писателя, скажем в Гренландии, не родилась такая же идея? Эта мысль вызвала прилив пессимизма, но Гарри быстро отделался от сомнений и приступил к энергичным действиям.

Прежде всего — выбрать достаточно притягательную область науки, а потом ознакомиться с современнейшей техникой в этой области. Проблема была простой только на первый взгляд. Гарри нажимал все новые и новые клавиши соответствующих секций мыслительно-творческого конденсатора, именуемого в просторечии Мытвоконом, однако из прибора не так-то легко что-нибудь выжать. Ответы были возмутительно двусмысленными, и из лих следовало, что любое направление науки одинаково важно, притягательно, перспективно и открывает много технических возможностей.

Мытвокон утверждал, что даже у философии — а это уж было полнейшей ересью — колоссальные возможности! Гарри выключил аппарат и решил действовать сам.

Возьмем старую и в то же время развивающуюся науку — кибернетику, симбиоз современности с традицией. А теперь пошли дальше, — он нажал кнопку автоматического секретаря.

— Слушай, Ас, загляни в персональную картотеку и скажи, работает ли хоть кто-то из моих знакомых на какой-нибудь фабрике, в каком-либо учреждении, лаборатории, связанных с кибернетикой. Только чтобы это было как можно ближе: мне некогда кататься черт знает куда.

Секция автоматического секретаря замигала, и спустя секунду динамик захрипел:

— Аллан Порки, старший конструктор на фабрике математических компьютеров, район 12, бульвар Тангенсов.

— Откуда я его знаю?

— Вы полгода ходили вместе к дошкольному воспитателю.

Выбор не получил одобрения.

— Ты что, рехнулся? На кой ляд мне такое знакомство? Есть там у тебя еще кто-нибудь? Только без фокусов. Это должно быть солидное знакомство, ясно?

— Так точно, — буркнул динамик Аса. — В запасе у нас есть Джеймс Крофт, промышленный директор лабораторий завода кибернетической аппаратуры, сокращение и кодовый знак для переписки ЗАКАПП. Он два года учился с тобой в девятом классе.

Гарри затрясло от возмущения. Либо у автоматического секретаря короткое замыкание, либо просто не срабатывают контакты канального избирателя и требуется энергичное вмешательство хозяина.

— Ну, ты там! — Гарри треснул кулаком по аппарату. — Если мы два года вместе отсидели в одном классе, то откуда Крофту меня помнить?

— Можешь не сомневаться — помнит, — заверил Ac. — В то время у тебя были с ним крупные столкновения, а такое имеет тенденцию закрепляться в центрах памяти.

— Лучше бы он забыл! — недовольно бурчал Гарри, жалея, что, например, не прогуливал вместе с Крофтом уроки. — Есть там еще кто-нибудь?

Автомат назвал три имени, но эти люди работали на Луне и Марсе. Оставался Джеймс Крофт, кандидатура сомнительной ценности, хотя, принимая во внимание профессию и должность, чрезвычайно удобная. Но Гарри не только не помнил лица Крофта, он даже не мог припомнить, имели ли примененные к нему педагогические приемы характер мягкого напоминания или сурового физического воздействия. Фотография Джеймса, переданная из городского центра и засветившаяся на экране видеофона, также ни о чем не говорила. С экрана глядел мужчина с мечтательными глазами, пухловатыми щеками и чудовищно развитой нижней челюстью, что никак не свидетельствовало об овечьей кротости.

Со смешанными чувствами Гарри покинул квартиру и направился к домашней площадке, где стояли воздушные такси — геликоптеры.

Дверь отворилась, и Гарри переступил порог кабинета директора. Большой холл был заполнен светящимися экранами и схемами, которые пульсировали огоньками и контрольными кривыми. Посредине, под маленьким куполом, стоял полукруглый пульт управления, а за ним сидел Джеймс Крофт.

— Выключите этого толстокожего болвана и дайте Тома. Должно получиться, он гораздо эмоциональнее. Я сам видел, как он плакал, когда венерианская «Звезда» забила гол «Объединенному Зареву». Принимайтесь за работу. В случае чего, докладывайте. Конец.