Стефан Вайнфельд - Симпозиум мыслелетчиков

Они подошли к прибору. Бельский протянул руку к ближайшей книге. Это была монография Леопольда Инфельда об Эйнштейне. Бельский раскрыл ее наугад и поместил перед аппаратом. Профессор быстро прочел первую фразу: «В 1955 году теории относительности сравнялось полвека». Спустя минуту из динамика послышался сухой треск, потом тихий звонок и, наконец, хрипловатый голос:

«В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году… — и вдруг значительно быстрее: — Задумаемся же над этим. Если кому-либо придет в голову выйти из дома, чтобы достичь границы Земли, дойти до пункта, в котором он мог бы, скажем, схватить рукой звезду, он может ехать любым путем на восток или на запад, через Францию или Россию, Европу или Азию…»

— Ну, как? — торжествовал Бельский.

Профессор почувствовал, что по спине у него пробежал холодок. «Но это же невозможно», — мысленно проговорил он. Однако нервозность быстро уступила место любопытству.

— А вы не присоединили к аппарату никаких дополнительных систем?

— Упаси боже, профессор! Я сам удивлен и пригласил вас, так как вот уже два месяца никак не могу разобраться. Я даю ему самые различные тексты. Иногда он читает их, а иногда начинает выдавать какие-то отрывочные сведения, но всегда из области географии… Несколько архаичный язык я приписываю несовершенству коррегирующих устройств. Вообще-то он ни одного текста не читает как следует.

— Гм, — профессор был явно сконфужен. — А вы пытались найти какое-нибудь объяснение?

— Конечно! Оно напрашивается само собой. Прибор стал источником информации так же, как это бывает с мозгом. Ученые выдумали, что коль скоро мозг состоит из миллиардов нейронов, то и его модель должна быть не менее сложной. А между тем элементарное устройство, созданное мною, будучи установлено на металлическом столе, действует гораздо эффективнее, чем многие сложные машины. Природа человеческого мышления, пан профессор, гораздо проще, чем предполагают светила науки. И это обнаружил я! — Глаза Бельского возбужденно горели.

— Прибор, стол — и больше ничего! Надо только как следует все изучить. Может, сделать какие-нибудь анализы… Вы, например…

Он неожиданно замолчал и выжидающе посмотрел на профессора. Тот, казалось, что-то прикидывал в уме.

— Ну, подумайте, а я пока… Хотите чаю?

— С удовольствием.

— Дома ничего нет. Я, право, и не надеялся… Будьте любезны, подождите минуточку. Магазин недалеко, за углом.

Как только Бельский вышел, профессор приподнял кожух и внимательно осмотрел аппарат. Внутри не было ни магнитофона, ни чего-либо в этом роде. Никаких новых деталей, никаких дополнительных соединений! Он машинально прошелся по комнате и замер, услышав какой-то странный шум. В полной тишине за стеной сначала послышались шаги, потом четкий мужской голос произнес: «Разденьтесь до пояса и по очереди подходите к аппарату…»

И тут его озарило: вывеска! Белая вывеска над подъездом: АМБУЛАТОРИЯ!

Профессор наклонился к стеллажу и принялся рассматривать книги. Он быстро нашел то, что искал — книгу, стоявшую не корешком, а обложкой к читателю. Осторожно сдув с переплета пыль, профессор не без труда прочел заглавие, вытисненное мелкими буквами: «Земля и ее жители». Он принялся листать и на пятой странице обнаружил нужный текст: «Задумаемся же над этим. Если…»

Ясно. Пучок лучей из работающего за стеной рентгеновского аппарата… Фотоэлементы, вероятно, очень чувствительны к его лучам, которые как бы просачиваются в книгу. А страница, с которой читается текст, — случайность. Потому-то Бельский и говорил о различных текстах. И, конечно же, «чтец» интересуется географией только тогда, когда за стеной работает рентгенолог. А металлический стол — даже смешно — просто помог установить фотоэлементы аппарата напротив книги.

Профессор схватил первый попавшийся под руку том — «Искусственное мышление» Пьера де Латиля, и поставил его на полку, туда, где до этого стояла «Земля и ее жители».

«В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году… — захрипел динамик „чтеца“ и через минуту: — Регулятор — это орган, регулирующий механическое движение. Обобщим это утверждение. Вместо движе…»

Профессор быстро натянул плащ, вырвал из записной книжки листок и написал:

«Пан Бельский!

Ваш прибор запретил мне сотрудничать с Вами. Мы с ним договорились, что я буду влиять на его интересы и выбор тем для размышления. Отныне он, а не я будет заниматься вопросами искусственного мышления. Я же сажусь за регулирование и обратные связи. Это — мудрейший электронный мозг, и он не любит разговаривать с недоучками».

Уже закрывая за собой дверь, профессор услышал звук знакомых шагов. Он взбежал на третий этаж и переждал, пока Бельский войдет в квартиру. Едва захлопнулась дверь, как он, перескакивая через три ступеньки, спустился вниз и выскочил на улицу.

Лишь удивленный взгляд прохожего напомнил профессору, что плащ у него расстегнут, руки — в карманах пиджака и что в довершение всего он насвистывает синкопированный мотивчик какой-то старой песенки.

«… Когда тридцать лет назад я окончил работу над моделью аппарата, я почувствовал облегчение и в то же время беспокойство. Облегчение от того, что наконец-то удалось разместить в аппарате все то, что было заключено в сотнях, а потом и тысячах вычислений и чертежей, моделей и опытных образцов. После десятков неудач первая увенчавшаяся успехом менпенетралвизионная передача доказала правильность моих теоретических выкладок, позволила считать, что в основном моя задача решена. Оглядываясь назад, наконец-то я мог сказать: готово!»

Профессор Траумер отложил ручку и задумался. Его изобретение, именуемое в быту Воображектором, несомненно, являлось одним из значительнейших явлений, формировавших психику людей XX… века, однако механизм его воздействия был понятен лишь небольшой группе узких специалистов. Очерк истории создания менпенетралвизионной аппаратуры, над которым сейчас корпел профессор, предназначался для публикации в серии «Воспоминания ученых». Директор издательства предупредил, что книги этой серии создаются прежде всего для неспециалистов. Профессор помнил об этом и пытался максимально популяризировать проблему. Он опять склонился над чистым листом.

«Я уже писал о менпенетралвизионной передаче, именно в этом и заключается мое изобретение. Говоря предельно упрощенно, Воображектор позволяет видеть плоды собственного воображения, а при использовании новейших моделей — участвовать в событиях, созданных полетом нашей фантазии. У первой серийной модели возможности были весьма ограниченными. Воображектор состоял из экрана, проекционных устройств, систем изопамяти и усиления, контактного шлема и узла преобразования. Изопамять содержала запас изображений, которые могли привидеться владельцу аппарата. Вначале запас этот составлял три миллиона изображений — виды Земли и иных планет, портреты самых красивых девушек и знаменитых артистов, машины, произведения искусства и так далее. Разумеется, изопамять содержала и портрет будущего владельца аппарата.