Артур Кларк - Практичное изобретение

Настал черед Эль-Наранхито. Если бы внимание зрителей не было поглощено тем, что происходило на арене, они, возможно, заметили бы все того же человечка. Только на этот раз он не отрывал глаз от листка бумаги — на нем был записан план, разработанный до мельчайших подробностей сеньором Карраско, тореадором и, разумеется, им самим.

Если Элъ-Лимонсито потерпел позорный провал, то работа его соперника, напротив, была великолепной. Бык шел туда, куда ему надлежало идти. Десять миллионов испанцев, затаив дыхание, смотрели, как он мирно обнюхал лицо Эль-Наранхито и стал перед ним на колени. Все бандерильи вонзились куда полагается, на взмахи плаща бык отвечал так, как от него ожидали, и наконец после одного-единственного виртуозного укола шпагой он упал как подкошенный. Никто не знал, что смертоносный электромагнитный импульс разрушил большую часть его подкорковых центров, а произвести вскрытие никому не пришло в голову.

Не стоит рассказывать, что произошло с остальными быками. Эль-Лимонсито был так деморализован, что доктору Гонсалесу почти не пришлось пускать в ход свой передатчик: из рук вон плохая работа окончательно погубила репутацию доселе знаменитого матадора. А Эль-Наранхито одержал блестящую победу над своими тремя быками и получил всего шесть ушей и три хвоста только потому, что у этих быков больше не было ни хвостов, ни ушей. Его осыпали дождем цветов и любовных записок, и, когда он уходил с арены, полиции пришлось спасать его от почитателей.

Тем временем странная личность с транзистором подошла к сеньору Карраско. Они обменялись несколькими фразами, а потом человечек, сжимая в руке сложенный банковский чек, стал проталкиваться к выходу. Выбравшись наконец из толпы, он осторожно разогнул чек, взглянул па него — и его лицо вспыхнуло: в проставленной сумме было на два нуля меньше, чем они условливались! Лицо человечка исказила зловещая гримаса.

Импрессарио в эту минуту уже пробивался наружу, в окружении поклонников, наперебой поздравлявших его о успехом Эль-Наранхито. Вдруг кто то закричал: «Бык, бык вырвался!», и началась паника. Почувствовав, что толпа вот-вот подомнет его под себя, сеньор Карраско попытался перепрыгнуть через загородку, но его сбили с ног. И как ни больно его топтали, он был в полном сознании в тот момент, когда ощутил на затылке обжигающее дыхание быка. Потом словно два ледяных стержня вошли в его спину — и больше он не чувствовал ничего, потому что бык пригвоздил его, как высушенную бабочку, к дощатой стене прохода.

Кому не известны все эти прописные истины — от любви до ненависти один шаг, смех и слезы живут рядом и так далее?

А ведь то же самое можно сказать и об удаче. Во всяком случае, по отношению ко мне. Я один из тех, кому вечно не везет, и это несмотря на такие возможности, которые любого другого поставили бы на одну доску с Наффилдом или Рокфеллером. Чем только я не занимался: пробовал свои силы в электронике, машиностроении, гипнотерапии, экспериментальной химии, был коммивояжером и даже один сезон разъезжал с цирковой труппой. И ради чего? Старался зашибить деньжат побольше, чем я потрачу на будущей неделе. И, представьте, мне это ни разу не удалось.

Фред прозвал меня циником. Но когда вы познакомитесь с моей жизнью, вы вряд ли меня осудите. Сейчас мы с Фредом компаньоны, занимаемся «внедрением», как говорят интеллектуалы. То есть я пытаюсь убедить людей, что у нас есть товар, который нужен им до зарезу. Посмотрите-ка наш номер по телеку — по-моему, это здорово. Все это выглядит, как мы расписываем. Но мне даже не верится, что так пойдет и дальше. Все это добром не кончится. Это у меня всегда так. Откровенно говоря, точит нездоровое любопытство — страшно хочется узнать, каким блюдом угостит меня рок на этот раз.

Вот за это Фред и зовет меня циником. Он-то совсем другой. Неисправимый оптимист, каким я был когда-то. Если б я дал себе волю, то проливал бы по этому поводу горькие слезы. Эх, не надо бы Фреду ввязываться в это дело: он женат, счастлив в браке, ему бы какую-нибудь постоянную работу, без всяких неожиданностей. Впрочем, это для него не так уж важно: миссис Фред сама зарабатывает, и притом неплохо.

Кстати, и нашим теперешним процветанием мы обязаны блестящей идее, которая пришла в голову миссис Фред. Поэтому и о ней стоит сказать несколько слов. Она ведет раздел советов страдающим от несчастной любви в одном из крупнейших журналов для женщин и по-настоящему предана своему делу. Мимоходом я хотел бы опровергнуть старые басни насчет того, что подобные советы сочиняют пожилые джентльмены с бакенбардами, курящие трубки и насквозь пропахшие прокисшим элем. Вздор! По крайней мере, в данном случае. Миссис Фред — это вам не кто-нибудь!

Да, о ней одной стоит написать целую книгу. Может, я когда-нибудь и напишу, потому что я ею просто очарован. Только поймите меня правильно — все это совершенно невинно. Она высокая, брюнетка, грациозна, а главное, в ней бездна того, что у актеров называется шармом. Она прекрасна той красотой, которая постепенно берет вас в плен. При этом она наивна! И к тому же упряма! Никогда не встречал столь ребячливой и простодушной женщины. Ни капли лукавства, лживости; никогда ей и в голову не придет помыслить о ком-то дурно. Устоять против нее в споре просто невозможно. Один бог знает, как они с Фредом составили пару: он маленького роста, легкомысленный, болтливый, и в голове у него вечно роятся самые дикие мысли, которые когда-либо рождались на свет. Впрочем, такие пары возникают сплошь и рядом. Вот почему теперь я могу рассказать об одной встрече субботним вечером два месяца назад.

Мы сидели втроем в их гостиной, лениво поглядывая на экран телека, посмеиваясь над нелепой рекламой, и чувствовали себя какими-то опустошенными.

— Голова как пустая бочка, — простонал Фред, будто удивляясь, что такое возможно. — Неужели у меня когда-нибудь бывали мысли?

Мне пришлось признаться, что я нахожусь в таком же незавидном состоянии. Мы загрустили. Миссис Фред, которая сидела в сторонке и что-то вязала, вкладывая в это нехитрое занятие бездну грации, благосклонно улыбнулась нам.

— Просто вы разбрасываетесь своими идеями, — тихо сказала она. — Вот мой дед — признаться, чудаковатый был старик — записывал все свои мысли в книгу. Он говаривал, что, если потрудиться и облечь мысли в слова, они приобретают некую основательность. Считал, что таким путем они набирают вес. Чудные рассуждения, правда?

— А по-моему, в этом что-то есть, — возразил я. — Для большинства людей написанное слово убедительнее. Вспомните, сколько раз вы слышали: «Но это же черным по белому написано, я сам читал!» И, знаете, верят, что это совершенно меняет дело.