Геннадий Прашкевич - Золотой миллиард

«Тебе это не нравится?»

Алди все не нравилось в Южной Ацере.

В тесной комнате всегда ночевало пять – шесть, а то и все десять человек. У некоторых были лиловые татуировки на левом плече, питались они только молоком, поэтому выглядели сердитыми. Бесконечные очереди день и ночь тянулись к общественным местам. Некоторые возникали стихийно. Тогда появлялись Летучие отряды и наводили порядок. В ночи завязывались короткие перестрелки, взрывались свето-шумовые гранаты, но все же в стороне от Языка. Вдруг без всяких вопросов Сиделец начинал трястись, как желе.

«Может, бросить его в ту воронку? Она, наверное, опять полна под завязку».

«Нельзя, – весело возражал офицер Стуун. – Мы обязаны вернуть сидельца на его постоянное место. Уже на вторые сутки корка Языка, если ее не срывать, начинает сохнуть. Это недопустимо. Кроме сидельца с поеданием корки никто не справится».

«Тогда зачем тебе я?»

«Ты пойдешь в Экополис?»

Сердце Алди дрогнуло. Он утер ладонью вспотевший лоб.

«Ты тайно пойдешь в Экополис. Реабилитации ты не подлежишь, поэтому я тебе верю. На Нижних набережных ты найдешь бывший водный гараж Тэтлера. Он держал там нужные документы. Понимаешь, зачем я спас тебя от крыс?»

Алди поймал свое отражение в зеркале. Бледное, заросшее щетиной лицо, страшные рубцы, волосы на висках вылезли или поседели. «Реабилитации ты не подлежишь». Это точно. С таким лицом не выйдешь на площадь Согласия. С таким лицом можно появиться только в Нацбезе.

Все же он спросил:

«Что в этих документах?»

«Не знаю. Может, список банков спермы. Схемы подступов. Мы хотим, чтобы у нас тоже рождались девочки».

«А если меня убьют?»

«Очень большая вероятность, – весело подтвердил офицер. – Но ты ведь и так умрешь. Видишь эти пятна на руках? Они появились у тебя недавно?»

«Может, месяц назад. Может, чуть позже».

«Если не принимать специальные препараты, ты не протянешь и полгода».

«Значит, мне надо справиться с заданием за полгода?»

Офицер засмеялся:

«За несколько дней. Это самое большее. Ты так выглядишь, что тебя быстро поймают. Через месяц болезнь в тебе станет необратимой».

«Но у тебя тоже пятна на руках».

«И я через полгода умру. Это так. Но если ты принесешь документы Тэтлера, нам помогут. Существует особый препарат. У сотрудников Станции. Мы можем обменять документы Тэтлера на этот препарат».

«Но ты ведь хотел, чтобы в Южной Ацере тоже рождались девочки».

«Все меняется каждый день», – весело ответил офицер Стуун.

«Ты понимаешь, чего ты хочешь?»

«Не больше, чем ты».

«Тогда зачем это все?»

«Дети вырастут – разберутся».

«А если не вырастут? Если они станут старичками где-то в двенадцать лет?»

«И такое может быть. Всякое может быть, – офицер Стуун многозначительно постучал зубами. – В любом случае мы устроим большую медитацию в Экополисе, а захваченную сперму распределим между лучшими семьями Южной Ацеры».

«И как сидельцы сядете возле Языков?»

«Разве это плохо? Ты тоже можешь сесть. Станешь совсем свободным человеком. У тебя появятся мечты. Мечтают только свободные люди. Будешь рассказывать нам про звезды. А потом мы заставим Экополис работать только на нас. Мы не оставим им для себя ни секунды свободного времени. Они будут создавать новые Языки, а мы займемся искусством. Ты знаешь, что такое искусство?»

«Фиолетовые руки на эмалевой стене?»

«Нет, – офицер Стуун засмеялся. – Искусство это другое. Ты не поймешь. Ты совсем дикий. Искусство – это когда тихонько и довольно бормочут сидельцы. Они тихонько и довольно бормочут и неторопливо объедают с Языков горчащую корку. Они обожают горькое, а мы поедаем вкусное. Вот что такое истинное искусство, Алди, ты должен нам помочь».

«А я могу ставить условия?»

«Если будешь помнить, что воронка опять полна крыс».

«Это совсем простое условие».

«Тогда говори».

«Есть озеро с низко стоящей водой. Оно не так уж и далеко, бокко долетит в три часа. Мать Хейке всегда говорила: «Не делай этого», но я любил ходить на то озеро в камыши».

Алди вдруг заговорил быстро, торопливо, боясь, что офицер его прервет.

Он вдруг почувствовал мощный приступ похоти. Она казалась ему любовью.

Самое страшное, что он осознавал происходящее в его голове, но ничего не мог с собой поделать. Очень сильно хотел. «Сперва доставьте меня на то озеро? – предложил он. – Ненадолго. Я много не прошу. День или два. Не больше. А потом я уйду за документами Героя Территорий». И рассказал, как сладко слышать мерцающих стрекоз, видеть волшебное преломление стеклянных плоскостей во влажном воздухе. Человек всегда любит заглядывать за горизонт. Даже за горизонтом ничего не угадывается.

«Понимаешь?»

«О чем это ты?»

«Там на озере есть русалка».

«Звать Иоланда?»

«Да».

«Так вот ты о чем, – дошло наконец до офицера. Он весело, даже доброжелательно постучал зубами. – Послушай, Алди, ты больше урод, чем я думал. Ты там, наверное, часто жевал кору черного дерева, да? Мать Хайке говорила правду, не надо было тебе делать этого. Ты не должен был ходить в камыши. Иоланда – тварь. Она вроде липкой саранчи. Она умело мимикрирует. Почему бы тебе вообще не поселиться в воронке с крысами? Это ничуть не хуже. Ты забыл про генетическую Катастрофу, да? Ты забыл, чем кончилась глобализация на планете? Забыл про экологический спазм и про коллапс власти? Твоя русалка – игра нечистой природы. Она всего лишь стеклянистое тело, сквозь которое видны бесформенные внутренности. Кора черного дерева сильно преображает мир, а самка озерницы жадно жаждет оплодотворения. Она не брезгует никаким существом. У тебя еще есть сперма, зачем разбрасывать семя так бессмысленно?»

Алди вывели к реке.

Он переплыл ее короткими гребками.

Жара стояла такая, что скалы казались оплавленными, текли, а несколько сосен, непонятно как державшиеся на откосе, превратились в дрожащие смолистые сосульки, совсем размазанные горячими потоками воздуха. Алди шел открыто, потому что офицер Стуун твердо обещал: на плато он никого не встретит. В это время патрули на плато не показываются.

Они и не показывались.

Зато с края высокого плато Алди впервые увидел грандиозную панораму Языка, медленно, как желтый ледник, сползающего в долину. Сперва бросилась в глаза именно желтизна – полопавшаяся неровная корка, гладкая только у Зародышевого туннеля, как чудовищный тюбик выдавливающий из себя биомассу. Язык уходил вниз и вспарывал смутный лесной массив. Только привыкнув, Алди различил неясные скопления людей и техники.

Сплошное роение.

Каждый день миллионы людей покидали Язык.

И каждый день все новые и новые миллионы занимали освободившиеся места.