Пол Керни - Путь к Вавилону

Мгновение или, может, столетие они смотрели друг на друга, как когда-то давным-давно. Была у них такая привычка: смотреть друг другу в глаза ясной ночью, когда в камине трещит огонь и ветер с воем носится по долине. Она обычно садилась у самого очага и поднимала к Ривену лицо, и глаза ее смеялись. А потом очаг остыл, и место ее опустело.

Но в этих глазах не было ничего… Почти ничего. Ни намека на узнавание. Словно это была лишь безжизненная оболочка прежней Дженни. Пустая оболочка.

И все же это была она. Здесь, в его сне.

— Дженни… — выдавил он. Она вдруг рванулась, пробежала через комнату, шлепая босыми ногами по полу, лязгнула дверной щеколдой и пропала в ночи.

Он бросился следом за ней, веря и не веря. Ночь встретила его глухой черной стеной и швырнула в него пригоршнями дождя, едва он выскочил за дверь.

— Вернись! Дженни, ради Бога, вернись!

Но берег был пуст, волны набегали на гальку и, шипя, отступали, ветер трепал его волосы.

Вернись…

Там, у самой воды, валялся дохлый тюлень. Ривену показалось, что что-то плеснуло на мелководье. Ветер был влажен и прохладен, в просвете туч невообразимо огромного небосвода светилась одинокая звезда. Ноги Ривена сделались ватными, по всему телу разлилась слабость. Он привалился к дверному косяку и закрыл глаза.

Звезды вращались над головой, Большая Медведица понемногу уходила к северу, приближалась полночь.

Поставив винтовку поближе к камину, он уселся у догорающего огня. Ему хотелось уехать домой, но теперь у него не было дома. Такого места, которое он мог бы назвать своим домом. Любой дом теперь для него будет чужим.

Но ведь не тронулся же он умом. Он ее видел; он слышал, как стукнула щеколда. И дверь ведь была открыта, когда он бросился следом за ней, а он точно помнит: дверь он закрывал. Она была здесь. Он не спал.

Быть может, цыганка? Бродяжка? Какая-нибудь заблудившаяся девчушка?

Здесь? У моря, в этих горах?

Он попытался вспомнить получше ее лицо. Смутное впечатление смуглой худобы. Босые ноги… в такое-то время года! Но эти глаза… Глаза Дженни. Глаза, захватившие его душу.

Просто не может быть.

Вероятно, это кто-то из гостиницы на той стороне долины… скорее всего, заблудилась. Он потряс головой, прогоняя наваждение. Куда, интересно, она побежала глухой, темной ночью? Наконец, он заснул, прямо на стуле, уронив голову на грудь. Одна рука свесилась на пол.

Он проснулся наутро, почти не ощущая затекшее тело. Кряхтя и кривясь, Ривен встал, проклиная холод в доме и пустоту очага. Его уже тошнило от болезненной слабости, от одиночества, но точно так же тошнило и при одной только мысли о людях.

Еще один серый день.

Изморось, как обычно. Небо занавешено свинцовым пологом облаков. Горы, похоже, приготовились снова накинуть вуаль тумана.

От дождя тоже мутит.

А вдруг будет снег. Холодрыга такая — как раз для снега, хотя здесь, у берега моря, снег ложится очень редко. Может быть, горы снова завалит снегом. Может быть, облака разойдутся, и удастся увидеть небо.

Ривен повернулся на стук в окно: на него глядело лицо, заросшее бородой. Глядело и улыбалось. Губы задвигались, но из-за стекла слов не было слышно. Подхватив винтовку, он распахнул дверь.

На лице пришельца — вспышка мгновенного изумления; едва уловимое выражение замешательства промелькнуло и тут же исчезло.

— Прошу прощения. Я вас напугал?

Ривен проследил за взглядом незнакомца и в смущении опустил винтовку. Ему вдруг стало стыдно. Гостеприимство — давний обычай на этом острове.

— Простите, просто вы так неожиданно появились. — Какое-то время они оба молчали, каждый как будто оценивал про себя другого. Эти размышления, казалось, наполнили воздух, а потом громовой раскат вспорол небо и пронесся волной по долине. Ривен вздрогнул.

— Похоже, суровый будет денек. Еще утром было видно, как гроза собирается, — проговорил незнакомец. Голос его звучал тихо и ровно; в нем проскальзывал какой-то неуловимый акцент, хотя Ривен не сомневался: он уже слышал такой акцент раньше. — Могу я зайти на минутку?

Ривен попятился, освобождая проход.

— Да, конечно. — В этот момент на землю упали первые капли дождя.

— Благодарю, — незнакомец вошел и закрыл за собой дверь. Одет он был по-походному, с рюкзаком. — Последнюю пару недель я только и делал, что карабкался по горам. Я здесь уже второй раз. — Рюкзак шлепнулся на пол. — Но в первый раз дом пустовал, и я залег спать в том сарайчике на задах. Я подумал, что это, скорее всего, летний домик. И не ожидал, что здесь кто-то будет. Вы здесь живете?

— Я здесь живу, — эхом отозвался Ривен. — Просто я… уезжал.

— А-а. Понятно. — Теперь уже дождь барабанил вовсю.

— Да. — Он взглянул за окно. — Гроза чуть-чуть за мной не поспела. — Посмотрел на ноги. — Ботинки новые. Стер все ноги. У меня там волдыри, здоровенные, как рыбьи пузыри. — Он поднял глаза. — Ой, я извиняюсь… у него была закрыта. — Протянул руку.

— Меня зовут Байклин Варбутт. — Сухое, твердое рукопожатие, слишком крепкое для таких тонких, изящных пальцев.

— Байклин?

Смех звонкий, как колокольчик.

— Именно. Так звали какого-то древнего моего предка, вот меня и назвали в честь него. Ответственные родители. Здесь меня зовут просто Байкер.

— А я Ривен, Майкл Ривен.

Он вроде бы где-то слышал уже это имя? Оно показалось Ривену как-то странно знакомым, словно сон, который не можешь припомнить.

— Очень рад познакомиться… и спасибо, что вы впустили меня. Вы не будете против, если я задержусь, пока не закончится дождь? — И снова улыбка.

Держись, Ривен.

— Нет. Нет, конечно. — Он приободрился. Ему давно не приходилось играть роль радушного хозяина. — Если хотите, можете снять ботинки. — Опять громовой раскат, на этот раз ближе, громче. — Я сейчас растоплю камин. — Пока незнакомец. Байкер, возился со своей обувью, Ривен отошел к камину, не забывая при этом украдкой поглядывать на нежданного гостя.

Была в нем какая-то непреходящая опрятность: как бы неотъемлемая часть всего его облика, а не то чтобы он именно сейчас старался не испачкаться. Быть может, это его аккуратная борода и ясные глаза придают ему франтоватый вид, независимо от аккуратности в одежде. Кисти рук у него правильной формы, стопы — маленькие, фигура — крепкая, ладная, как тело оленя. Одет по сезону, тепло, но, казалось, зима никак на него не влияет. Судя по виду его, он вообще никогда не страдал от каких-то там волдырей на ногах, или усталости, или чего-то подобного. О таких говорят: он так и пышет здоровьем. И улыбка у него всегда наготове. Ривену он не понравился, просто так, безо всякой разумной причины, и ему, Ривену, стало даже немного стыдно за себя: это похоже на то, как больной человек недолюбливает здорового. Но было и что-то еще — другое, — что его беспокоило. Неуловимое, словно дымок от тлеющего торфа. Если бы только он смог вспомнить!