Пол Керни - Путь к Вавилону

Холодный влажней нос ткнулся ему в колено, — он протянул Флейте под стол кусок оленины. Или, может быть. Барабану. Волк взял мясо с руки осторожно и нежно, будто котенок, и лизнул его в ладонь. Ривен поймал на себе взгляд Мертаха. Изменяющий Облик загадочно ухмыльнулся, как какой-нибудь гном.

— Ты мне его не балуй. И так половина тех, кто сидит в зале, будут сегодня подкармливать эту парочку. — Он поднял кружку, блестящую капельками влаги. — Здоровья вам, полной жизни и счастья. И времени, чтобы всем этим насладиться.

Собравшиеся за их частью стола — в основном, стражи — подняли свои кружки. Грянул ответный тост, в котором выделялся голос Ратагана. Ривен сделал добрый глоток холодного пива и ощутил, как оно охладило горло и тут же согрело его нутро. В голове прояснилось.

В зале стало жарко и шумно. Пиво и вино развязали языки. Пирующие терзали куски говядины, баранины и оленины, не забывая зажаренных куропаток и фазанов, хрустели яблоками, грушами, сладким луком, вгрызались в сыр и ржаной хлеб, запивая все это вином или пивом. Немногочисленным дамам, присутствующим на пиру, дана была привилегия пить из хрустальных или серебряных кубков. Бутыли вина загромождали стол, точно этакие молчаливые стражи. Кости бросали прямо на пол, борзые ссорились из-за них, но всегда уступали волкам Мертаха, если Флейта или Барабан проявляли вдруг интерес к какому-нибудь кусочку. Перекрикивая друг друга, стражи хвастались подвигами в былых стычках и на охоте, бароны — фамильной историей и тем, чей род древнее. Причем чем больше они выпивали эля, тем менее правдоподобными становились их доводы. Ривен наблюдал за тем, как Брагад, размахивая руками, что-то доказывает Байклину, задумчиво потягивающему вино. Холодный пристальный взгляд Маско остановился на Ривене, а затем вернулся к Джиннет. Она склонилась к нему, чтобы что-то сказать. В суете, царившей за столом, никто не обращал на них внимания. Лионан, местный щеголь, прикрывшись рукой, вел разговор с мрачным Маллахом, который угрюмо вливал, в себя пиво, пялился на девиц, прислуживающих за столом, когда те проходили мимо него, и задумчиво посасывал свой черный ус. Глаза Гвилламона горели, словно зеленые огоньки в тумане. Он улыбнулся, поймав блуждающий взгляд Ривена, и поднял свой кубок в приветствии. Ривен тоже поднял свой бокал, хотя и без улыбки. Он вспомнил колдуна с серо-стальными очами из своей второй книги. Быть может, Гвилламон и есть тот колдун. Теперь, когда все они восседали в нескольких ярдах от него, Ривену было трудно вспомнить, о ком из этих людей он писал в своих книгах.

Он тряхнул головой и глотнул еще крепкого пива. Ему не хотелось есть, а алкоголь разбудил его воображение — оно воспарило куда-то ввысь, к черным от печной копоти балкам крыши, и Ривен потерял нить истории, которую рассказывал ему Ратаган. Ту самую, про гнома и дрова. Мысли его обратились к Дженни. Дженни, притихшей в его объятиях. Но как-то незаметно мысли эти сменились мыслями о другой. О Мадре. Когда она наклонилась, чтобы подлить ему пива, ее груди качнулись под тканью платья, и Ривен смог различить тугие соски. Ему вдруг захотелось коснуться их, взять ее груди в ладони, но, с остервенением опрокинув свою кружку пива, он — не без усилия — отвел взгляд.

Еще ребенок. Боже мой! Кроме того, у меня есть жена.

Жена. Здесь, в этом мире, где ее не было никогда. Среди людей, которых не было в моем мире. Здесь, где двойник ее бродит пугливой тенью среди холмов или флиртует в пиршественных залах. Он склонил голову.

Она умерла. Ее похоронили в Портри. Но где это — Портри?

Он сделал еще несколько глотков пива.

А где я?

Стало душно. На лбу у Мадры поблескивали капельки пота. Она хмурила брови, словно бы полностью сосредоточившись на том, как бы не расплескать вино. Пятна от пролитого вина растеклись по ее переднику.

Ривен сорвал свою повязку и отшвырнул прочь. Айса поднял ее, бросив на Ривена странный взгляд. Проявление сочувствия? — подумал тот, но тут же мысленно рассмеялся. Жди от миркана сочувствия. Как от козла молока.

Есть давно уже перестали — пошла настоящая пьянка. Все происходящее очень напоминало Ривену сцену пьяного разгула из какой-нибудь древней саги. Даже Байклин, похоже, забыв о своей осмотрительности, скалил зубы не хуже других. Кто-то отплясывал дикий танец прямо на столе, опрокидывая деревянные тарелки на пол. Судя по синему кушаку, то был страж. Лицо его раскраснелось от духоты и выпитого вина. Смехом и хлопками встречали зрители его ужимки. Наблюдая за ним, Ривен почувствовал, что к нему возвратилось былое спокойствие, и решил дотронуться до волос Мадры, когда она в следующий раз подойдет к нему. Ключица болела, он принялся растирать ее здоровой рукой, чтоб разогнать ощущение онемелости. Ривену хотелось попросить об этом Мадру, но она была занята на другой половине зала. Он встретился с ней взглядом. Она робко улыбнулась ему. Ривен был уже пьян, и улыбка ее показалась ему призывной. Он вспомнил сестру Коухен, поддерживавшую его, вспомнил, как Дженни тихонько постанывала в темноте. Вспомнил ее тело.

Черт, надо пойти проветриться.

Но он уже не был уверен в том, что сумеет встать на ноги. Айса поможет ему, — хороший солдат. Тут Ривену на мгновение представилось, что Айса — это его капрал в Дерри, и он улыбнулся ему; но ведь капрал давно уже мертв. Разорванный в клочья, как тот страж у него в комнате. Как Дженни у подножия Сгарр Дига, Алой горы. Повсюду в его воспоминаниях была кровь, и теперь Ривен пил ее. Кровь этого мира, который он создал и теперь медленно убивал. Сказитель. Солдат. Муж. Инвалид. Плакальщик на похоронах.

Он встал, опершись рукой о стол, — больной рукой. Выругался и отшатнулся от стола, привлекая к себе вопрошающие взгляды Ратагана, Мертаха, седовласого Гвилламона и смуглолицего Байклина.

— Я должен выйти на воздух, — он повернулся к Айсе и повис у него на плече. — Уведи меня отсюда.

Пол ушел у него из-под ног, лица пирующих расплылись смутными пятнами. Он различал только острые глазки Брагада, который пристально наблюдал за ним. Ноги Ривена заплетались, он бы, наверное, упал, если бы Айса не поддержал его. Прочь из зала. Шатаясь и расстегивая здоровой рукой ворот, чувствуя подступающую тошноту и сжимая зубы. А потом — темнота двора, благословенная темнота и холодный ночной воздух, что, словно лед, охладил его голову, разогнал туман, позволил уверенно встать на ноги и разбередил боль в плече.

Настоящую боль. Его боль.

Ривен сделал глубокий вдох и согнулся пополам. Ощутил чью-то руку у себя на спине, услышал тихий голос, говорящий Айсе, что за ним присмотрят.

Со мной все будет в порядке. Только оставьте меня.

— Оставьте меня.