Майкл Крайтон - Конго. Научно-фантастический роман

— Значит, Эми родилась не в неволе, — сказал Мортон и записал еще пару слов в блокноте.

— Совершенно верно. Миссис Свенсон привезла ее в США и подарила Миннеаполисскому зоопарку.

— После этого она потеряла интерес к Эми?

— Думаю, да, — ответил Эллиот. — Мы пытались связаться с миссис Свенсон, чтобы расспросить ее о первых месяцах жизни Эми, но безрезультатно. Очевидно, миссис Свенсон постоянно путешествует, сейчас она где-то на Борнео. Короче говоря, когда Эми оказалась в ветеринарной лечебнице в Сан-Франциско, я позвонил в Миннеаполисский зоопарк и спросил, нельзя ли оставить ее для научных исследований. Руководство зоопарка согласилось на три года.

— Вы платили зоопарку?

— Нет.

— Был ли заключен какой-либо контракт в письменной форме?

— Нет, я просто позвонил директору зоопарка.

Мортон кивнул.

— Устное соглашение, — сказал он записывая. — А когда истекли три года?

— Это было весной 1976 года. Я попросил директора зоопарка продлить разрешение до шести лет, и он согласился.

— Опять-таки устно?

— Да. Мы разговаривали по телефону.

— У вас не было с ним никакой деловой переписки?

— Нет. Когда я звонил, мне казалось, судьба гориллы им совершенно безразлична. Честно говоря, мне даже приходила в голову мысль, что в зоопарке попросту забыли об Эми. Кстати, у них четыре гориллы.

Мортон нахмурился.

— Разве гориллы не дорогие животные? Я имею в виду, если кому-то захочется купить ее для дома или цирка.

— Гориллы занесены в Красную книгу, они считаются исчезающим видом, поэтому частным лицам их просто не продают. Но в общем вы правы, стоят они очень дорого.

— Сколько же?

— Видите ли, определенной продажной цены не установлено, но, должно быть, двадцать — тридцать тысяч долларов.

— И все эти годы вы обучали ее языку?

— Да, — сказал Эллиот. — Американскому языку жестов. Сейчас ее словарный запас включает шестьсот двадцать слов.

— Это много?

— Больше, чем у любого известного человеку примата.

Продолжая царапать в блокноте, Мортон кивнул.

— И вы по-прежнему ежедневно работаете с ней?

— Да.

— Отлично, — сказал Мортон. — В делах об опеке над животными это очень важный аргумент. По крайней мере так было до сих пор.

В западных странах уже более ста лет создаются различные движения и организации, призывающие прекратить все эксперименты с животными. Как правило, эти движения возглавляли антививисекционисты. Поначалу они объединяли фанатичных до безумия защитников, твердо вознамерившихся воспрепятствовать любым научным работам с использованием животных.

С годами ученые выработали более или менее стандартную тактику защиты в судах. Они заявляли, что целью их исследований является улучшение благосостояния и здоровья человечества, а это важнее благосостояния животных. Они подчеркивали, что никто не возражает против использования животных для перевозки грузов или выполнения сельскохозяйственных работ; в сущности домашний скот был рабом человека на протяжении тысячелетий.

Использование животных в научных экспериментах лишь расширяет сферу их служения человеку.

Кроме того, животное есть животное. Оно не обладает самосознанием, не способно понять, какое место в природе занимает. По словам философа Джорджа Г. Мида, „…животные не имеют прав. Мы можем по своему усмотрению сокращать им жизнь. Если человек убивает животное, он не совершает преступления, потому что при этом животное ничего не теряет…“.

Подобные умонастроения беспокоили многих, но все попытки выработать какие-либо правила неизменно натыкались на непреодолимые препятствия.

Наиболее очевидным из таких препятствий было отношение к животным в зависимости от их филогенетики. Почти никто из ученых не производил операции без анестезии на собаках, кошках и других млекопитающих, но как в этом смысле относиться к кольчатым червям, ракам, пиявкам и кальмарам?

Если игнорировать болевые ощущения у таких простых созданий, то это выглядело бы как некая „таксономическая дискриминация“. А если простые животные заслуживали такого же отношения, как и более сложные, то не противозаконно ли бросать живого рака в кипящую воду?

Вопрос о том, что такое жестокость в обращении с животными, понимался далеко не однозначно и самими защитниками животных. В некоторых странах они пытались противодействовать истреблению крыс, а в 1968 году широкую огласку получил странный исход дела об одном австралийском фармацевтическом предприятии. [В Западной Австралии было построено новое фармацевтическое предприятие. На нем все таблетки поступали на ленту конвейера. Работой конвейера управлял оператор, который, нажимая кнопки, сортировал таблетки по размерам и цвету так, что разные таблетки собирались в разных контейнерах. Один дотошный специалист по поведению животных, последователь Скиннера, заметил, что процессу сортировки было бы нетрудно обучить голубей. Птицы могли бы следить за поступающими на ленту таблетками и клевать разноцветные кнопки. Дирекция предприятия не поверила ученому, но согласилась провести испытания. Вопреки всем опасениям, оказалось, что голуби отлично справляются с работой, и их посадили к конвейеру. Однако тут вмешались антививисекционисты и через суд заставили прекратить использование голубей на том основании, что это якобы жестоко по отношению к птицам. Работу на конвейере снова поручили человеку.

Очевидно, суд решил, что голуби заслуживают куда более внимательного отношения, чем человек. ] Позднее, боясь показаться смешными, суды не торопились вмешиваться в эксперименты с животными. В результате у ученых оказались развязанными руки, и объем исследований с использованием животных достиг небывалого уровня: в семидесятые годы только в США в лабораториях ежегодно убивали около 64 миллионов животных.

Но постепенно общественное мнение менялось. Работы по обучению языку дельфинов и человекообразных обезьян показали, что эти животные не только умны, но и обладают самосознанием; действительно, они узнавали себя в зеркалах и на фотографиях. В 1974 году для контроля исследований с использованием обезьян уже сами ученые создали Международную лигу защиты приматов. В марте 1978 года индийское правительство запретило вывоз из страны обезьян резусов в любые лаборатории. Судебное рассмотрение нескольких дел закончилось так, что, казалось, и животные иногда могут иметь свои права.

Ранее отношения между животным и его хозяином-человеком обычно рассматривались как отношения раба и рабовладельца, который может делать со своим рабом все, что пожелает. Теперь вопрос о собственности стал не самым главным. Так, в феврале 1977 года широкую огласку получило дело лаборанта, который выпустил в океан дельфина Мэри. Гавайский университет подал на лаборанта в суд, обвинив того в причинении материального ущерба потере ценного лабораторного животного. Дело дважды рассматривалось судом присяжных, и университет проиграл.