Роберт Хайнлайн - Число зверя

Но мне не часто попадались такие эгоисты, как он.

Не то чтобы он был жадный: совсем нет. Не то чтобы он не поделился последней корочкой хлеба: поделился бы. С чужим человеком.

Но если он чего-то не хочет делать, то и не будет делать. Когда умерла Джейн, мне пришлось немедленно взять на себя все наши денежные дела. А мне было семнадцать. Потому что папа об этом и знать не хотел. Максимум, чего мне удавалось от него добиться, так это чтобы он поставил под чем-нибудь подпись.

Я усердно занималась, зарабатывая себе докторскую степень. Папа и хотел, чтобы я занималась – но только готовкой, уборкой, закупкой продуктов, ведением бухгалтерских книг, управлением нашими предприятиями, заполнением налоговых деклараций – ну а заодно еще и докторской.

Однажды я нарочно перестала мыть посуду, чтобы проверить, скоро ли он обратит на это внимание. Недели через две он сказал: «Дити, ты когда-нибудь помоешь посуду?»

Я ответила: «Нет, сэр».

«Что такое? Почему?»

«У меня нет времени».

Это озадачило его:

«А Джейн вот как-то находила время на домашнее хозяйство. В чем дело, дорогая?»

«Папа, ей не надо было защищать диссертацию перед дуболомами из аттестационной комиссии. Тема моей диссертации утверждена два года назад. Но меня будут аттестовать люди, которые не в состоянии – по крайней мере четверо из семи – отличить фортран от салбутана [44] . Фортран – язык программирования; салбутан – лекарственное средство. , терпеть не могут компьютеры и втайне побаиваются, что специалисты по компьютерам отнимут у них работу. Они потому такие требовательные, что сами ничего не понимают. И кроме того, маме всегда помогала я, а под конец еще и экономка».

Папа оказался молодцом. Он нанял новую экономку, которая пробыла у нас до тех пор, пока я не получила степень. Он навел справки, обнаружил, что декан факультета назначил в мою аттестационную комиссию людей, ничего не понимающих в компьютерах, – не нарочно: декан сам ничего не понимал в компьютерах. Кончилось дело тем, что я сдавала уже другой комиссии, которая была гораздо строже – но в компьютерах разбиралась. Что ж, так мне и надо.

Папа искренне желает мне добра, он обожает тетю Хильду и старается ее радовать. Папа один из тех мужчин, что всерьез верят в эмансипацию женщин, всегда ее отстаивают – но в глубине души, так глубоко, что они и сами этого не сознают, их эмоции говорят им, что женщины – всегда маленькие и никогда не становятся взрослыми.

С тетей Хильдой впасть в это заблуждение особенно легко: некоторые двенадцатилетние девочки крупнее ее и округлее.

Прошло невыносимо долгое время, прежде чем мы смогли нарушить молчание. Зебадия смотрел на свои приборы, папа – прямо перед собой.

В конце концов мой муж дал моему отцу встрепку, которой папа ни за что не стерпел бы от меня.

– Джейк, объясни мне, как это у тебя получается.

– Что?

– Ты гений. Ты не из тех рассеянных ученых чудаков, кому без поводыря и шагу не ступить. Ты умеешь забивать гвозди не хуже плотника и работать на станках, не отрезая себе пальцы. С тобой интересно общаться, и ты ухитрился так очаровать одну из трех лучших женщин, которых я когда-либо знал, что она вышла за тебя замуж. И тем не менее ты публично оскорбил ее дважды в один день. Дважды. Скажи: этому что, специально учат – так по-идиотски себя вести? Или это дар, вроде твоего математического?

Папа закрыл лицо руками. Зебадия замолчал.

Я видела, как тряслись папины плечи. Потом всхлипывания прекратились.

Папа вытер глаза, отстегнул привязной ремень. Когда до меня дошло, что он направляется к двери в переборке, я мгновенно отстегнулась и очутилась у него на пути. Он сказал:

– Пожалуйста, дай мне дорогу, Дити.

– Второй пилот, вернитесь на свое место.

– Но дочь, тебе нельзя вмешиваться в отношения мужа и жены!

– Прошу называть меня «астронавигатор». Капитан не желает, чтобы его беспокоили. Ая Плутишка!

– Дити, послушай!

– Режим судового журнала. Второй пилот, я не позволю вам нарушать распоряжения капитана. Вернитесь на свое место, пристегнитесь – и оставайтесь там!

– Или, может, тебя водворить на место, а? – прорычал Зебадия. – Руки захлестнуть ремнями и пряжки подтянуть так, что сам не достанешь?

– Первый пилот, не вмешивайтесь, когда вам не приказывают. Второй пилот, живо!

Папа развернулся в воздухе, чуть не ударив меня по лицу, но но заметив этого. Он выдавил сквозь всхлипывания:

– Но я должен попросить прощения у Хильды! Как ты не понимаешь! – Тем не менее он все-таки уселся обратно в кресло.

– Джейк, ты будешь окончательный дурак, если пойдешь просить прощения.

– Что? Зеб, ты это серьезно?

– Еще бы. Ты сегодня уже просил прощения один раз. Неискренне, как Шельма теперь убедилась. Джейк, твой единственный шанс остаться женатым – заткнуться и исправно нести службу. Твое слово больше не стоит ломаного гроша. Но если ты будешь паинькой лет пять или шесть, она, может быть, и забудет. Вернее, простит. Забыть никогда не забудет. Длительное безупречное поведение, возможно, примирит ее с некоторыми твоими недостатками. Но никогда даже не заикайся о том, что она уступает мужчинам в компетентности. Да, ее не возьмут в команду по перетягиванию каната, и ей приходится вставать на табуретку, чтобы дотянуться до верхней полки – но разве она от этого глупее других? Милый мой, если бы дело было в росте, я был бы у нас супергений, а не ты. Или, может, ты считаешь, что у кого растет борода, тот мудрец, а у кого не растет – наоборот? Джейк, дела и так скверные, не усугубляй.

Так: тут следовало чем-нибудь отвлечь их внимание. Не дать папе шанс ответить. Если бы он начал отстаивать свою правоту, он бы и сам рано или поздно поверил, что прав. Способность мужского ума оправдывать свои поступки – или проступки – безмерна.

И некоторых женских умов тоже. Но мы, женщины, ближе к диким животным: по большей части мы не ощущаем потребности оправдывать себя. Мы просто делаем то, что делаем, потому что нам так хочется, и все. А разве бывают другие причины?

– Джентльмены, – вмешалась я, пока папа не успел найти ответ на последнюю реплику Зебадии, – кстати, о бородах. У вас у обоих трехдневная щетина. Если мы собираемся просить убежища у местных властей, разве нам не следует опрятно выглядеть? Я намерена причесаться и вычистить грязь из-под ногтей, и, к счастью, у меня есть совершенно чистый тренировочный костюм. Светло-зеленый, Зебадия: в тон твоему пилотскому комбинезону. У тебя ведь есть чистый комбинезон, не так ли?

– Как будто есть.

– Не как будто, а точно есть, я его видела, когда мы с тетей Хильдой перекладывали вещи. Папа, твой светло-зеленый тренировочный костюм чистый, а этот, что на тебе, весь жеваный и с большим пятном от супа. Мы трое будем совсем как в униформе. Тетя Хильда – нет, но капитан, он же владелец яхты, никогда не носит такую же одежду, как его команда.