Владимир Щербаков - Чаша бурь

- Здравствуй, Женя! Я тебя ждал, но не дождался.

- Здравствуй. Ты меня не ждал.

- Ошибаешься. Полчаса охотился за тобой на автобусной стоянке. В Красную Поляну мы опоздали.

- По твоей вине.

- Но тебя же не было в десять!

- Была. В тот день, когда мы договорились. То есть вчера.

- Что это значит?

- Это значит, что мы с тобой должны были лететь туда двенадцатого октября.

- Женя!.. Мы же договорились: сегодня с утра...

- Но сегодня уже тринадцатое.

- Да? Шутить изволите?

- Проверь, - пожала она плечами так непринужденно, что я действительно пошел за соседний волнорез, где как раз оказались двое тех самых ребят.

Вдвоем они убедили меня, что сегодня тринадцатое октября.

- Сдаешься? - спрашивает Женя.

Я молчу, вспоминаю странный сон, пытаюсь найти какое-то подобие объяснения. Сутки, выходит, пропали, или, быть может, это вовсе не сон? Да нет! Что это со мной в самом деле? Легче допустить, что я проспал до сегодняшнего утра, ведь спать хотел по-настоящему... Это хоть похоже на правду в отличие от варианта с путешествием в Средиземное море, Атлантику, Индийский океан, на морское и океанское дно на жемчужном шаре в сопровождении очаровательной инопланетянки.

- Разгадка проста! - воскликнул я. - Я волновался перед полетом в Красную Поляну, и мне все это приснилось. Во сне я летел с тобой на вертолете, представь себе. И мне показалось, тоже во сне, конечно, что просыпаться необязательно. Проспать почти двое суток! Можно ли это представить?

- Трудно... - односложно ответила Женя. - Согласна дать тебе еще одну попытку. Учитывая, что сегодня тринадцатое число.

- О, я завтра буду ждать тебя в такси у самого дома отдыха!

- Идет.

...Проснулся я рано: кто-то тихо, старательно, настойчиво стучал в мое окно. Прислушался - стук повторился. Я быстро встал, подошел к окну, отдернул слепую белую занавеску, уколов палец сломанной иголкой, которая торчала из оконного переплета... Высасывая из пальца кровь, я не без удивления обнаружил за окном Женю. Милое лицо, сонные еще глаза, а голос веселый, звонкий:

- Я думала, ты опять проспишь! Да открой окно, а то плохо слышно.

- Я уколол палец, - сказал я громко. - Сейчас выйду.

По лицу Жени промелькнула летучая тень, тревога, почти неуловимая, как ночная птица. Прожужжал зеленый жук и утих, ударившись о стекло.

...Из Красной Поляны вертолет нес Женю и меня над тенистыми ущельями, а я увидел незнакомку из сна. Именно увидел, а не вспомнил. Или, может быть, представил так отчетливо, что невольно прикрыл глаза и подумал о шаре. Показалось: вот он, протяни руку и дотронешься... Открыл глаза. Мне и в самом деле захотелось увидеть его. Наяву. Но я знал, что это невозможно. И тогда появилось оранжевое пятно на стекле вертолета. Медленно ползло оно по стеклу. Цвет его изменился, и мне показалось, что это изображение жемчужного шара незнакомки. Так и есть, очень похоже! Иллюзия полная...

Я услышал:

- Кто-то слишком много себе позволяет. - Это было сказано тихо, но внятно.

Женя! Боже, до чего захотелось вспылить. Но я сдержался, задумался. Кто слишком много позволяет себе? Ответ вовсе не очевиден. Если Женя имела в виду женщину с зеленым гранатом, то откуда она знала про жемчужный шар? Если меня, то и вовсе непонятно: при чем тут пятнышко на стекле вертолета, которое, кстати, исчезло.

Я внимательно изучаю Женю. Исподволь разглядываю ее. Кажется, она этого не замечает. Несколько непринужденных слов - и мне показалось, что она сама готова отвлечь меня от моих размышлений. Но нет! Женя не так проста, как мне казалось... не так проста.

- Что ты имела в виду, Женя?

- Я вспомнила, что камера хранения работает очень плохо! - Ко мне обращены ясные светлые Женины глаза, и я мысленно каюсь, что минуту назад допускал иное, не то, что она подразумевала.

А откуда-то из глубины моего существа всплывает мысль, от которой теплеют виски. "Тот день, когда было море, и старый фрегат, и песня ветра, - если он был - непотерянный день".

Именно светлый круг на стекле вертолета заставил вспомнить слова незнакомки из камеры хранения о второй инопланетянке с гранатом. О мимолетности соприкосновения миров.

Наступил день, когда я рассердился на себя, на Женю, на камеру хранения, на сатурнианцев, которые появляются на необыкновенных летательных аппаратах, свободно парят над Гималаями, в глубине морской передвигаются с помощью неких светящихся колес, выныривая на поверхность, чтобы запросто поболтать с наивными простачками третьей планеты. И со мной...

...Рано утром я пошел на базар, купил букет чайных роз, три килограмма винограду, корзинку - в нее сложил виноград, прикрыл его журналом, сверху положил розы, приладил плетеную крышку и сдал в камеру хранения.

Принимала женщина. Была она в золотисто-желтом платье с белым газовым поясом, в дымчатых очках, на плечах ее - легкий шумящий плащ, на запястье - браслеты, на смуглых ногах серебристые туфли с высокими каблуками, расписанными золотыми волнистыми линиями. Я застыл, как вкопанный. Передо мной была комната с голубым ковром и маленьким столиком. На столике хрустальный стакан, в стакане - алый цветок. Куда это подевались саквояжи и сумки?..

Женщина стояла чуть в стороне, и я потому и видел это пространство с белыми и желтыми бликами. Но вот она сделала два-три шага, и комната с голубым ковром утонула в полутьме. Я протянул ей корзинку. И тут заметил транспортер, опустил на ленту корзинку и взглянул на женщину. Под башней темно-золотистых локонов - неподвижное, строгое лицо.

- Все? - спросила она.

- Все, - ответил я, не решаясь добавить ни слова.

Осторожней, подумал я невольно, не подавай виду, что ты ее хочешь провести, иначе... Что будет, я не знал, но твердо решил подарить ей розы... позже. Интуиция подсказала, что тайна голубой комнаты мне не откроется, если я сейчас заговорю.

Быстро промелькнула неделя.

На пляже, где не раз поджидал я Женю, представилось вдруг, что комната с голубым ковром исчезла и женщина - тоже. Не пора ли, спрашивал я себя...

И вот новый день: у крутого берега я ловил знакомую минуту показывалась бесшумная электричка, волна полого ложилась на гальку, голубоватый лес казался древним, сказочно живописным и притягивал к себе. Я подплывал к берегу, бросался на гальку, но все переменялось вокруг: и лес много терял в моих глазах, становился обычной рощей на взгорье, и на голой полосе берега, круто взбегавшего к его подножию, открывались рытвины, горы щебня на железнодорожном полотне. И все это заставило меня снова ждать встречи с той минутой: я уплывал в море и высматривал электричку. Вот она появлялась и словно чертой отделяла прошлое от будущего. Но с каждым разом впечатление становилось слабее... И с этим я ничего не мог поделать.