Владимир Щербаков - Чаша бурь

Только я открыл дверь, зазвонил телефон. Я поднял трубку. Звонил Борис.

- Ты расстроил старика! - кричал он в трубку. - Что ты ему наговорил? Он не хочет слышать твое имя...

- С чего ты это взял? Да я видел его...

- Он расстроен. Он подавлен. Позвони ему! - Аспирант подливал масла в огонь.

- Хорошо, - сказал я как можно спокойнее.

- Помни, что ты наделал уйму глупостей!

- Пока! - Я бросил трубку.

...Настоящей родиной викингов является Причерноморье. Вождя викингов, приведшего свой народ в Скандинавию из Причерноморья, звали Одином. После смерти его провозгласили богом. Причина переселения - римская экспансия. Случилось это в первом веке новой эры, много позднее похода этрусков-росенов на Апеннины. Малая Азия - общая колыбель их. Здесь зародилось почитание быстрых, ловких зверей - леопарда и гепарда. Леопард-рыс дал позднее свое имя и похожему на него внешне зверю - рыси. Гепард помогал охотникам.

Думаю, что проследить пути народов, населявших некогда Восточную Атлантиду, Чирову пока не удалось. Еще бы, ведь Чайеню-Тепези был заложен в восьмом тысячелетии до нашей эры. И уже тогда люди знали более десятка культурных растений. Есть свидетельства, что много раньше, тридцать тысяч лет назад, близ Чатал-Гююка и Чайеню-Тепези шли торговые пути. По ним доставляли черное вулканическое стекло - идеальный материал для наконечников копий и женских украшений.

Иногда я шептал про себя этрусские слова. Именно так, на слух, их легче воспринимать. Раш - рожь, зерно. Я нашел слова "руште", "руш" в значении "русичи". Это как будто уводило в сторону от почитаемого в древности леопарда. Однако слова могут пройти через барьеры тысячелетий, если они усиливают друг друга. Когда два разных слова звучат сходно, то рано или поздно они объединяются в одно. Не так ли произошло с руш-рус?

...С недавних пор на стене моей комнаты появилась репродукция: этруски во время обряда вбивания гвоздя в стену храма. Два слова о сути. Несколько человек собирались в храме в один и тот же день года. Жрица с венком на голове, обнаженная, редкостной красоты девица, вбивала молотком гвоздь. Когда на стене храма не останется свободного места от вбитых гвоздей, народ этрусков, по их собственным поверьям, должен исчезнуть. Так вот, у руки жрицы я с удивлением заметил световой зайчик: он словно выжидал до поры до времени, потом сдвинулся, переместился поближе к другой ее руке, державшей молоток. Лицо ее осветилось, на мгновение показалось живым - и светлое пятно поползло по стене комнаты. Потом остановилось. Я следил за ним; отложил книгу и встал. Вот пятно, похожее на чистый лист бумаги, медленно двинулось, высветив согбенного гаруспика-гадателя, изучавшего печень быка, принесенного в жертву. Чуть заметней стал растительный орнамент; виноградная лоза, окаймлявшая изображение, ожила, листья как будто шевельнулись от ветра - и пятно убежало дальше. Точно где-то недалеко мальчик пускал солнечные зайчики большим зеркалом. Невольно я обернулся, но увидел закрытую дверь комнаты и темную портьеру.

Я протянул руку вслед за светлым пятном - оно убежало от моей руки, потом пропало. Или мне все это показалось?

* * *

После обеда я вышел прогуляться. Был серый будничный день. Прошел переулками к Тимирязевскому парку, за старым забором открылись просеки и аллеи, зимние рощи, жухлый снег. На корявом дубке позванивали от ветра чудом уцелевшие бронзовые листья. За лиственничной аллеей, спускаясь к озеру, увидел на дальнем взгорке Валерию. Она быстро шла по просеке, наверное, возвращалась домой. Я шел следом, на расстоянии, прячась за стволы черной ольхи, обходя поляны. Она вышла к березовой роще, где был твердый наст, и пошла по целине. Я видел ее статную фигуру издалека, за белыми, чистыми, нарядными стволами. Следовал за ней, оставаясь незамеченным. Она была в новой рыжей шубе, унтах и красной полосатой шапочке. Сероватое полотно снега под березами не проваливалось под ногами. Справа от нас остался узкий заливчик озера, где ребятня ловила рыбу у полыньи водостока.

Мы вышли на Новопетровскую улицу. Дома здесь расположены под углом к дороге, я сворачивал на газоны, ждал, пока она пройдет дальше, и эта игра стала волновать меня. У булочной она остановилась, словно раздумывая. Потом открыла дверь. А я ждал поодаль, на другой стороне улицы. Она вышла из булочной с десятикопеечной булкой. Незаметно для прохожих (но не для меня) эта рослая барышня отщипнула кусок булки и оглянулась. Но меня не заметила. Резко свернула в пельменную, и я опять ее ждал. Теперь она пропала на четверть часа.

Так я провожал ее до трамвайной остановки. Прыгнул следом во второй вагон. Мы доехали до метро, и там я спрыгнул первым, наблюдая за входом в вестибюль. Но ее не было! Я обнаружил ее вдали, у самого железнодорожного моста. Она шла так быстро, что я едва поспевал за ней. Так мы добрались до Покровского-Стрешнева, вошли в лес. Мне стало неловко. Что это со мной приключилось?

Она останавливалась у разводий, кормила уток.

За лесом Валерия прыгнула в троллейбус. Через пять минут она будет дома, подумал я. Остановившись, я не решался перейти Волоколамское шоссе; словно дал зарок этого не делать, пока она не будет дома. Потом вернулся в лесопарк, шел по берегу прудов, где летом купался. По стволу одинокой сосны шныряла серая с рыжим брюшком птаха. Чем-то я был похож на нее.

- Это я, - прозвучало в трубке. - Ты меня узнал?

- Да, конечно, узнал.

- Прошел месяц, а ты к нам не заходишь... я знаю почему. Отец ругает тебя, а я не верю ему.

- Вот как?

- Да. И вообще мне многое надоело. Если хочешь, я приеду к тебе.

- Сколько тебе лет?

- Двадцать один. А что?

- Самый подходящий возраст, чтобы вот так просто приехать к знакомому мужчине, который к тому же более чем вдвое старше.

- Ты не хочешь?

- В том-то и дело, что хочу.

- Ну... - Голос в трубке замолчал.

- Ты понимаешь, что речь идет не просто об отпрыске профессора, а о самостоятельном человеке по имени Валерия?

- Если хочешь приобрести право читать мне мораль на том основании, что мне только двадцать один, тебе следует согласиться со мной.

- Это серьезно.

- Можешь встретить меня хотя бы у подъезда? Нужно поговорить.

- Встречу, - сказал я и повесил трубку.

Через полчаса мы сидели в моей комнате со светло-коричневыми обоями, с этрусскими гравюрами в простеньких рамках, акварелями, изображавшими светлые, пустынные поля, рощи, прозрачно-зеленый северный небосклон, морские побережья со скалами, песчаными пляжами и деревянными лодками над кромкой прибоя.

- У тебя хорошо... - Она зябко поежилась, протянула руку, достала с полки истрепанную, лохматую книгу, стала листать.