Игорь Росоховатский - Гость. Научно-фантастическая повесть

«А может быть, я ошибаюсь потому, что слишком боюсь ошибиться?»

Чтобы рассеять сомнения, ему приходилось снова и снова прокручивать ленты.

Он услышал фразу, произнесенную машинально своим заместителем по лаборатории: «Приготовить питание!»

Вместо ответа «Задание понял» прозвучал вопрос Льодика: «От сети или от аккумуляторов?»

«Я имел в виду питательную смесь».

«По какой программе?»

У Александра Николаевича задрожали пальцы, и он никак не мог перевести рычажок. «Льодик неверно понял слово «питание», — думал он. — Робот спросил:

«От сети или от аккумуляторов?» В ином контексте слово «питание» нужно специально разъяснять роботу, особенно роботулаборанту. И поправку «питательная смесь» Льодик мог воспринять совсем иначе, чем предполагал Михаил Дмитриевич. Ох уж этот Михаил Дмитриевич, этакий рассеянный тихоня с оленьими глазами! Сколько его ни одергивай, сколько ни вытаскивай буквально за волосы из философских раздумий, он все равно погружается в них по всякому поводу. Ему, видите ли, важнее всего «то, что стоит за вещью». И ведь каким упрямым — тихоня! — умеет быть, когда хочет настоять на своем! Разве ему десятки раз не говорилось» чтобы он не употреблял в приказах роботам неоднозначных фраз. «Питательная смесь»! Да ведь Льодик мог понять это выражение не как приказ о подготовке смеси аминокислот и физиологических растворов, а как приказ одновременно подключить питание от сети и аккумуляторов. Подобные случаи описаны в первом томе «Психоробики». Там есть специальный раздел с разъяснениями…

Александр Николаевич напрягал память, пытаясь вспомнить нужный раздел. Он знал, что у него плохо развита ассоциативная память, и он может полагаться лишь на память логическую. Чтобы вспомнить, что было написано в разделе «Психоробики», ему нужно было представить хотя бы приблизительно, что там могло быть, вспомнить предыдущие разделы, расставить ориентиры.

Все операции по расстановке ориентиров он проделал тщательно и привычно, будто готовил рабочее место в мастерской, раскладывая инструменты. И напряженная память выдала первые фразы из «Психоробики»:

«Силы убывали», «Он умирал от голода». Они приводились в качестве примеров. Понятные человеку даже без контекста, эти фразы для робота требовали длительных разъяснении. Более того, они вызывали недоверие к основным программам, если встречались в контексте, из которого можно было заключить, что человек находился там, куда достигали солнечные лучи или же имелась электроэнергия. В таком случае, — рассуждал робот, — что же мешало человеку зарядить свои аккумуляторы через энергобатареи или подключиться к источнику питания?

Чтобы таких «накладок» не возникало, нужно было знакомить робота с устройством человеческого организма.

«Итак, если Льодик неправильно понял команду о питательной смеси, — думал Александр Николаевич, — то он поступил уже не в соответствии с ней, а сообразно тому, как он ее понял…»

И снова ученому почудился чей-то тяжелый взгляд, царапающий затылок. Сдерживая себя, он медленно обернулся. Почти не удивился, никого не обнаружив. Все же еще раз внимательно осмотрел лабораторию. Взгляд заскользил по приборам, затем метнулся в стороны — в одну, в другую — и оцепенело застыл… Внимание привлек объектив телекамеры. Показалось, что камера слегка качнулась…

Александр Николаевич сделал несколько шагов. По голубой линзе объектива скользнула тень — камера повернулась…

Он проделал еще несколько маневров, пока не убедился, что объектив телекамеры «прилип» к нему…

Александр Николаевич потянул замок «молнии» на куртке. Стало легче дышать. Только теперь он почувствовал, что шея вспотела. Кося взглядом на объектив, он стал продвигаться к месту включения камеры в сеть. Но оказалось, что шнур тянется не к розетке. Тонкой длинной проволочкой он был подсоединен к ближайшему биотермостату.

Александр Николаевич приподнял крышку термостата. Там, распластанное в физиологическом растворе, пульсировало сердце какого-то животного. Проводок прокалывал его, будто серьга ухо, и убегал к следующему биотерму, а от него — к малому энцефальеру, где — как это хорошо помнил Александр Николаевич — находился мозг собаки.

«Такое впечатление, как будто здесь экспериментировал сумасшедший, — думал ученый. — Перепутанные провода, подключение телекамеры… А может, в этом хаосе есть своя логика? Ведь телекамера работает! Она следит за мной. Выходит, ею руководит в качестве управляющего механизма мозг собаки. Как же это совместить с прежними наблюдениями? Самопроизвольные действия роботов вполне могли бы напоминать проведение какого-то эксперимента. Но ведь они не знают строения мозга и никогда бы не додумались так включить телекамеру. Прежде всего они подключили бы ее к лабораторному компьютеру…»

В нем зрело предчувствие беды. Он уже почти был уверен, что роботы здесь ни при чем, что ему противостоит злая воля человека.

Но кто мог быть этим человеком?

Он вспомнил страницы приключенческих романов, в которых следователи ловили преступников. Они часто начинали следствие с вопроса: кому это выгодно?

«Кому это выгодно?» — спросил себя Александр Николаевич и неожиданно для себя улыбнулся. Вопрос в данной ситуации звучал явно юмористически. Чтобы найти положительный ответ на него, надо было снова обращаться к мысли о сумасшедшем.

«А случайно ли мне все время приходит в голову одна и та же мысль? Нет ли в этом закономерности? Если факты указывают на то, что здесь побывал сумасшедший, то не следует ли искать его? Например, предположить, что заболел один из сотрудников лаборатории…»

«В таком случае в результате болезни он должен был стать гением и открыть новый способ управления, — ответил себе Александр Николаевич. — Тогда злоумышленника следовало бы поискать среди наших эрудитов, знакомых и с нейрохирургией, и с физиологией, и с радиоэлектроникой… У нас есть по меньшей мере два таких человека. Один из них — я, а второй — мой зам, тихоня с оленьими глазами…»

Он спросил себя: «Очень бы я удивился, узнав, что это сделал Михаил Дмитриевич?» Он не нашел однозначного ответа и задал себе следующий вопрос: «Что следует предпринять немедленно?»

Прежде чем он ответил себе, его рука самопроизвольно схватила лабораторные щипцы и перекусила проводок, ведущий к телекамере…

Портрет Алексея Резанова никогда не появлялся на доске Почета автохозяйства. Но, с другой стороны, водительский талон предупреждений Резанова не выглядел «кружевным» — компостер автоинспектора не оставил на нем ни одного прокола. И по части выговоров у Алексея чисто — один «без занесения» он давно снял безаварийной работой.