Игорь Росоховатский - Гость. Научно-фантастическая повесть

— Это античеловечно! — сказал Михаил Дмитриевич, когда узнал об их решении. — Античеловечно и непозволительно! Я опротестую вашу рекомендацию в академии, Александр Николаевич.

Он старался говорить как можно категоричнее. Но ни один из его оппонентов не смутился.

— Мы изложили ей наши доводы, она сама согласилась, — сказал полковник.

Его голос был мягким, а мягкий голос начальника, как хорошо усвоил Михаил Дмитриевич, означает, что спорить с ним бесполезно. И все же он попробовал:

— Я говорю не о ней, а о нем.

— Вы же сами понимаете, что нельзя позволить ему забираться в космос.

— Он не человек, и мы применим к нему соответствующие меры, — «отпечатал» Александр Николаевич.

Михаил Дмитриевич взмолился:

— Но ведь он не желает людям ничего плохого. Вспомните о лекарстве!

Александр Николаевич пренебрежительно махнул рукой:

— Дымовая завеса, запоздалое раскаяние. А гибель шофера — это, по вашему мнению, благодеяние?

— Он не знал, что произойдет авария.

— Так же как не знал и того, что эпидемия опасна для людей?

Михаил Дмитриевич облизал пересохшие губы, забормотал:

— Но ведь я уже говорил о лекарстве, которое создал он. А к эпидемии он непричастен. Случайное совпадение — и только…

— Я вам уже говорил о запоздалом раскаянии. Впрочем, это и на раскаяние непохоже. Скорее всего — еще один этап в эксперименте. Часть уничтожить, часть вылечить, часть оставить на контроле, — Александр Николаевич все время ожидающе поглядывал на полковника: все эти доводы предназначались для него. Они означали, что больше рисковать Александр Николаевич не намерен.

И полковник поспешил ему на помощь. Строго глядя на Михаила Дмитриевича, он сказал:

— Опознав его, вы обязаны были тут же сообщить нам и помочь его задержать.

Михаил Дмитриевич, прямо глядя в глаза полковника, ломким петушиным голосом напомнил:

— Вы сами разрешили мне действовать на свое усмотрение.

— Отныне это разрешение я отменяю!

Тарнов слегка побагровел, но не от злости, а от стыда. Он думал: «Я допустил несправедливость по отношению к нему». Это понял и Александр Николаевич. Чтобы сгладить резкость полковника, сказал:

— Да поймите же, никто из нас не может точно предвидеть, какая мысль ему взбредет в голову. Кто мы для него?

— Родители, — без тени улыбки ответил Михаил Дмитриевич, и его длинное лицо словно озарилось светом. — Он всегда это помнит.

— Он лично говорил вам?

— Нет, но…

— Сплошные догадки!

— Поверьте, самое лучшее — это не гоняться за ним. Он сам придет к нам. Если гора не идет к Магомету… Нужно только подождать.

— Мы не имеем права рисковать, — убежденно сказал полковник. — Можете называть это перестраховкой, но пока не поступит другой приказ, мы будем искать его и постараемся задержать.

— И все-таки я уверен, что он не представляет опасности для общества.

— Почему же он избегает встреч с нами?

— Этого я не знаю. Думаю, в самое ближайшее время мы узнаем ответ и на этот вопрос.

Канал подходил к левому крылу космодрома. Издали виднелись ящероподобные вытянутые шеи мачт и ферм, торчали башни обслуживания. Пристально глядели в небо здания подстанций и радиолокационных систем наведения. Закованный в бетон берег был отвесным и неприступным. Вода лениво омывала скользкий замшелый камень.

Но и в этом раньше пустынном месте теперь находился патруль. Он состоял из одного человека и двух роботов. Один из них, высокий, легкий, с веером антенны локатора на голове, был марки ОП — обзорный поиск; второй, мощный, вооруженный боевым лазером с длинными вытягивающими клещами, — марки ВО — вооруженная охрана.

Внезапно робот-наблюдатель зажег сигнал «вижу». Патрульный взглянул туда, куда указывал робот. У самого берега канала из воды высунулась человеческая голова. Сквозь прозрачную воду согласно законам оптики должны были бы видны тело, руки, ноги переплывшего канал человека. Но их не было видно. Только голова и шея.

Нервы у патрульного были достаточно крепкими. Убедившись, что такое же изображение появилось на контрольном экране робота, он подумал: «Неплохая маскировка. Или распыление какого-то вещества в воде, или маскировочный костюм».

Указательным пальцем левой руки патрульный нащупал клавишу карманной рации, нажал на нее, посылая на центральный диспетчерский пункт сигнал тревоги. Он шепотом приказал роботам лечь и сам спрятался за них, продолжая наблюдать за «гостем».

Голова высунулась из воды у самого берега. Появились руки. Они коснулись скользкого бетона и словно приклеились к нему. Извиваясь ящерицей, «гость» пополз по отвесному берегу. Затем он поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону космодрома. Вдали, среди гигантских гидродомкратов, стрел с захватами и ветровыми креплениями возвышался нацеленный в небо острый нос корабля, который мог позволить ему, сигому, преодолеть земное притяжение и выйти на намеченную орбиту.

Юрий шел, думал:

«Нельзя сказать, чтобы я начинал эксперимент наилучшим образом. По логике мне следовало спокойно ждать, пока люди создадут организм-корабль и запустят меня на орбиту. Они бы предусмотрели в корабле каждый винтик, они бы щедро поделились со мной всеми знаниями, нужными мне, по их мнению, для выполнения задачи. Они не хотели дать мне лишь одного — своей сущности, ибо полагали, что это для меня необязательно, «лишняя роскошь». Они бы ни за что не поверили, что без этого «необязательного качества» я не мог бы выполнить той задачи, для которой был создан?

Ради чего я иду на это? Это сидит во мне, толкает и гонит меня вперед? Я принимаю это за проявление своей свободной воли, но так ли это на самом деле? Может быть, и мой выход из-под контроля ученых, и поиски истины, и даже моя любовь к Але — предусмотренный ход, Тщательно рассчитанная программа, заложенная в меня людьми?

Люди создали меня не только для того, чтобы я проник в горловину Вселенной, но и для того, чтобы я, исследовав устройство мира, ответил на вопрос вопросов, на который они сами не могли ответить. Они тысячи раз спрашивали себя: для чего мы мучились, любили, ненавидели, рождались и умирали? Кто-то сказал короче: «Они рождались, мучились и умирали». Для чего? Я могу отмахнуться от этого вопроса. Но тогда я не узнаю: для чего я? Есть ли во всем этом какой-нибудь смысл? Может быть, я пытаюсь найти что-то в хаосе, который сам по себе является ответом, и если я выделю в нем что-то, то выделю это лишь для себя, и только для меня это будет верным? Можно ли найти путеводный луч во вспышке взрыва, состоящего из лучей взбесившихся молекул и атомов? Кто сумеет отыскать главную ноту в галактическом шуме? Возможно, даже мои поиски окажутся неоригинальными и неразличимыми нотами в общем шуме, в хаосе, состоящем из сплошного поиска?