Михаил Емцев - Клочья тьмы на игле времени

— Нет… Как будто нет, — ответил Мирандо, силясь глотнуть слюну. Но рот его оставался сухим.

— Тогда я хочу дать вам один совет, — Фанатик усмехнулся. — Я делаю это не из ложного чувства сострадания, а во имя более высокой любви к ближнему своему, воплощенной в понятии долга… Когда вы внимательно ознакомитесь с обвинительным заключением, то, возможно, подивитесь тому, что инкриминируется вам богохульство, кощунство и богопротивное поведение, а не еретические убеждения ваши. Тому есть глубокая причина. Чем, к примеру, оправдаете вы насилие, учиненное вами над юной Метеллой, которое привело к ее смерти?

— Это ложь! Злобный навет!

— Сидите, сидите, — холодно улыбнулся Фанатик. — Лучше смирно сидеть здесь, чем висеть на дыбе… Итак, вы говорите, ложь. Но что есть ложь? И что есть истина? То, что истинно для меня, ложно для вас. Не так ли? Вы же сами проповедуете это. Посему истинное для вас для меня остается ложным. Обвинение сможет по всем пунктам доказать, что, будучи посвященным в сан, вы принудили вступить в греховную связь…

— Вы никогда не докажете этого! Я потребую вызвать свидетелей.

— Не смейте прерывать меня! Право прерывать речи принадлежит только мне… Повторяю, обвинение докажет все, что потребуется. Слуги дома Метеллы и жених Горации граф Кавальканти выступят как свидетели обвинения.

— Я назвал Кавальканти в качестве наветчика, это отводит его показания! Кроме того, герцог Метелла не допустит…

— Допустит. Старый герцог умер. В материальном облике своем он не сможет явиться на суд. Что же касается Кавальканти, он все же выступит на суде, хотя, как вы правильно полагаете, показания его решающего значения иметь не будут. Но, кроме графа, есть иные свидетели. Далее. Богохульные речи ваши и чернокнижные занятия, как вы сами понимаете, доказать не столь уж трудно. В моей практике это, во всяком случае, всегда удавалось.

— Вы имеете в виду оговор?

— Не будем спорить более об истине. Понятие это неопределенное и весьма субъективное. Истинно то, что полезно. А коль скоро осуждение такого еретика, как вы, для церкви полезно, то предъявленные вам обвинения — истина.

— Странно слышать это от служителя церкви, от офицера Святой службы.

— Не правда ли? Мне тоже так кажется… А как вы полагаете, святой отец? — Он всем корпусом повернулся к Другу и с заледенелой улыбкой ожидал ответа.

Но тот молчал. Угрюмо и настороженно.

— Продолжим наш разговор, — голос Фанатика становился все более живым, и Мирандо стало казаться, что инквизитор просто смеется над ним. Я ожидал от вас большей гибкости, фра Валерио. Очевидно, мне придется подать вам пример истинной диалектики. Как вы поняли, надеюсь, обвинения будут предъявлены самые простые и конкретные. Их трудно отвести, они понятны массам, и приговор будет встречен всеобщим одобрением. И не стыдно вам идти на костер за деяния, которые… Но не будем говорить больше об этих деяниях. Важно, что церковь не предъявляет вам обвинений по поводу вашего учения. Вы понимаете, что это значит?

— Нет.

— А вы подумайте!

— Я отказываюсь понимать вас.

— Напрасно… Мне кажется, вам любопытно будет узнать, что следствие не считает возможным осудить вас за громогласное высказывание истины.

— Что вы хотите сказать этим, святой отец? Зачем вы мучаете меня? Издеваетесь надо мной!

— О мой любезный брат! Успокойтесь ради всего святого. В своих взглядах на сферу неподвижных звезд вы не столь уж оригинальны. Мы сожгли нескольких последователей доктрины множественности обитаемых миров. Это были превосходные оппоненты. И, видите ли, они постепенно переубедили нас. Смешно в наш просвещенный век утверждать, что Земля — центр вселенной. Конечно, это не так…

— Тогда почему я здесь? Почему? — Мирандо временами казалось, что он сходит с ума. — Неужели за те столь естественные и заурядные прегрешения, которые сам папа отпустил мне в Риме?

— Конечно, нет… Отпущение грехов обратной силы не имеет. Но, запомните это хорошенько, вы пойдете на костер, если станете упорствовать. Я говорю с вами предельно откровенно. Обращаюсь к разуму вашему. Крайних мер мы к вам не применяли, все надеялись на трезвый ум ваш, фра Валерио. Не заставляйте нас раскаиваться в ошибке. Поймите наконец, что не стоит отдавать жизнь и имущество ради истины. Любой ищущий и образованный человек сегодня понимает, что космогония Платона или Аристотеля безнадежно устарела. Но час для переоценки ценностей еще не настал, вот в чем дело. Истина, которую вы любовно вынашиваете под сердцем, преждевременна. И в этом основная суть. Здесь вопрос не гносеологии, а политики. Чистейшей политики. Вы философ, а не политик. Посему предоставьте делать политику людям сведущим. Не портите им игру. Массы еще не созрели для новых идей. Поэтому идеи эти только подорвут старую веру, приведут к духовному вакууму, ничего не давая взамен. Церковь учит: люди живут только на земле, а небеса принадлежат ангелам. Пока эту аллегорию понимают буквально, она должна оставаться незыблемой. Когда обыватель созреет для более рациональной истины, она сама незаметно и безболезненно придет к нему. Может, это будет через пятьдесят лет или через двести… Кто знает? Но такой день, безусловно, наступит. Ну и готовьтесь к нему! Работайте, философствуйте в своем кабинете, но зачем выступать с проповедями? Зачем нелегально пропагандировать свое учение? Понимаете теперь, в чем тонкость?

Вы выдающийся мыслитель, который прославит святое учение в веках. Оставайтесь им, и мы создадим вам все условия для работы. Только не вмешивайтесь в политику.

Церковь не питает к вам никаких мстительных чувств.

Пусть богохульства ваши останутся у вас на совести. Мы не хотим делать из вас мученика. Довольно мучеников! Этак можно сжечь всех способных людей. Но… надеюсь, теперь вы понимаете, чего от вас ждут?

— Покаяния?

— Нет.

— Публичного покаяния?

— Нет! Публичного отречения! Отречения от идей, которых вам не инкриминируют. Понимаете? Более того, мы ждем от вас обоснования ложности этих идей! Ваша истина, которая открылась вам, как я уже говорил, преждевременна, и церковь надеется, что вы поможете сдержать шествие этой истины. Нам нужен ваш авторитет… Не правда ли, святой отец, мы, как никогда, откровенны с подследственным?

Друг продолжал упорно молчать.

— Не отвечайте мне сейчас. — Фанатик встал. — Мы дадим вам время поразмыслить над нашим предложением… Стража! — он хлопнул в ладоши. Уведите арестованного в камеру. — Затем он склонился к Мирандо и тихо сказал: — Вам принесут обвинительное заключение, перо и бумагу. Подумайте, что вы будете писать, фра Валерио, защитительную речь или отречение… Это будет ваш ответ на мое предложение. Не торопитесь. Подумайте, — услышал Мирандо за спиной, и чугунная дверь захлопнулась. Словно вздохнуло чудовище.