Гарднер Дозуа - Рыцарь теней и призраков

Но, оказавшись лицом к лицу с истинными просторами Вселенной, ощутив этот лед внутри, оставшись один под звездами, с трудом заставляешь себя стряхнуть тревожное чувство, что ты всего лишь мельчайшая частичка материи, существующая в ошеломляюще коротком периоде времени, не измеряемом даже мгновениями геологического времени, отмечающего рождение и умирание гор и морей, не говоря уже о бесконечно больших часах, отбивающих поворот гигантского пылающего колеса галактики вокруг себя или оборот одной галактики вокруг другой. Это едва видное мигание космического Глаза все же способно занять целые эры: чересчур долго, чтобы вообще заметить твою жизнь.

И что значит понятие "бессмертия" - все равно, человека или машины против необозримости, беспредельности подобного рода? С этой точки зрения, миллион лет или один день - все равно.

В виске запульсировала кровь. Головная боль, вызванная напряжением? Или удар? До чего жестоко пошутит судьба, если в мозгу взорвется сосуд и убьет его, прежде чем он успеет что-то решить!

Так или иначе, времени почти не осталось. Сегодня закончится либо его телесная жизнь, либо земная. В любом случае, сюда он не вернется.

Цудак медленно оглядел комнату, изучая каждую деталь. Вещи пробыли здесь так долго, что почти слились со стенами, и он больше не замечал их, хоть и смотрел на них каждый день: бронзовые колокольчики, висевшие над задней дверью, купленные им вместе с Эллен, резной стеклянный шар в связанной из ниток паутине, большая коричневая с кремовым ваза из захламленной сувенирной лавчонки в Сиэттле, керамическое солнце, привезенное из Альбукерке, заводная игрушечная карусель, игравшая вальс. Знакомые кружки, чашки и миски, за эти годы совсем истершиеся. Забранный в рамку постер, пожелтевший от времени. Одна из мягких игрушек Сэма, плюшевый тигр с полуоторванным ухом, засунутый на полку высокого кухонного шкафа и так и прижившийся там с незапамятных пор.

Невероятно, что избавившись от фото Эллен, стараясь ни в коем случае не натыкаться на него, не говоря уже о том, чтобы снова выставить напоказ, он сохранил остальные вещи, свидетельства прожитых вместе лет, словно подсознательно ожидал ее возвращения. Верил, что она придет. Вновь окажется в его жизни так же легко, как ушла из нее, и новый отсчет начнется с этой минуты. Но этому не суждено было случиться. Если им и предназначено быть вместе, то очень далеко отсюда и в невообразимо странных условиях. Найдется ли у него мужество осознать это? Возьмутся ли у него силы начать новую жизнь? Или его душа слишком состарилась, слишком устала, слишком потускнела и уже не возродится, какие бы трюки ни проделывали с его физическим телом?

Джозеф снова яростно размахивал руками над головой. Он вывел камердинера из ограниченного режима, и тот немедленно появился перед кухонным столом, каким-то образом ухитряясь выглядеть взволнованным.

- У меня послание Высшей Очередности для вас, сэр, хотя не знаю, откуда оно пришло и каким образом было введено в мою систему. Всего три слова: "Времени осталось мало", и...

- Знаю, Джозеф, - перебил Цудак. - Но это неважно. Я только хотел сказать тебе...

Цудак помедлил, неожиданно растеряв остатки самообладания.

- Я только хотел сказать: что бы ни случилось, ты был мне хорошим другом, и я это ценю.

Джозеф как-то непонятно на него посмотрел.

- Разумеется, сэр, - обронил он. Смог ли он понять, в чем дело? Подобные речи были далеко за пределами параметров его программы, даже при наличии адаптируемых обучающих алгоритмов. - Но послание...

Цудак произнес привычное заклинание, и камердинер исчез. Раз - и все. Испарился. Пропал. А если его больше никогда не задействуют? Имеет ли это для Джозефа какое-то значение? Даже знай он наперед, что никогда не понадобится, что с этого момента для него не будет ничего, кроме пустоты, тьмы, небытия, ему все это безразлично...

Цудак встал.

И когда шел к двери, сообразил вдруг, что путешественники во времени все еще тут. Ряд за рядом наполняли комнату толкающиеся призраки, тысячи, возможно, миллионы, невидимые глазу, чье присутствие он бесспорно ощущал. Выжидают. Следят. Следят за ним. Он остановился, потрясенный, испуганный, впервые поверивший, что путешественники во времени - реальное явление, а не бред его угасающего мозга.

Так вот для чего они пришли. Вот что хотят видеть. Этот момент. Его решение.

Но почему? Неужели они так интересуются давно случившимися и никому не интересными политическими скандалами, что явились стать свидетелями того, как он предает свои политические принципы? Вероятно, многие из ныне живущих дорого заплатили бы, чтобы вернуться в прошлое и своими глазами увидеть, как Бенедикт Арнольд переходит на сторону англичан* или как Никсон приказывает начать операцию "Уотергейт". Что если они - торжествующие будущие потомки членов партии мяса, с нетерпением дожидающиеся той героической минуты, когда он гордо бросит в тефлоновое лицо механизма отказ от предложения бессмертия? Или они стремятся увидеть рождение новой жизни, после того как он примет предложение?

* Генерал американской армии во время войны за независимость. Перешел на сторону англичан и бежал в Англию, хотя англичане относились к нему с большим презрением. Его имя стало символом предательства.

Но кто они? Остатки человечества, живущие в будущем, отстоящем от нынешнего момента на миллионы лет и эволюционировавшие в странные существа с богоподобными способностями и возможностями? Или отпрыски механизмов, превратившиеся в свои призрачные подобия?

Он шагнул вперед, ощущая, как тени соглядатаев расступаются и снова смыкаются за спиной. Он по-прежнему не знал, что сделает. С какой легкостью он принял бы это решение, когда был молод! Молод, силен и уверен в своей правоте, полон гордости, решимости и честности. Он бы с негодованием и отвращением отверг предложение механизма, ни секунды не колеблясь, зная, что прав. Однажды, давным-давно, он так и поступил. Преподал им достойный урок, внушил, что Чарлза Цудака не купишь ни за какие блага. Он не продается!

Теперь такой уверенности уже не было.

С трудом ковыляя к входной двери, ощущая, как каждый шаг отзывается в голове острой болью, как ноет колено, он вдруг остановился, осознав, каково это - снова стать молодым, внезапно оказаться молодым, сразу, в одну секунду! Избавиться от всех хворей и унижений преклонного возраста, словно сбросить бесполезную кожу! Опять чувствовать жизнь, реально чувствовать, утонуть в жарком гормональном приливе бушующих эмоций, водовороте запахов, звуков, вкусов, зрелищ, касаний, полнокровных, живых, не прячась за изолирующей стеклянной стеной, пить большими глотками жизнь, громкую, вульгарную, ревущую во всю глотку, а не шепчущую медленно угасающим голосом умирающего радио, жизнь, до которой ты можешь дотронуться своими руками, и все твои нервы при этом дрожат прямо под кожей. Совсем не то, когда мир час за часом отнимают у тебя, вытягивают из пальцев этот удаляющийся, тающий с недовольным бормотанием мир, словно отлив, откатывающийся на мили от берега...