Михаил Грешнов - Сны над Байкалом (сборник)

«Ну чурбан! — дергается Федюк. — Сейчас они вы пустят «Марата», а ведь можно было его забить!»

Мишка, точно, выпускает «Марата» — дубль шестьшесть, самую мощную кость, которую называют «Маратом» в честь многопушечного линкора. Лапоть поет:

Федюк мысленно стонет, что не удалось «засушить» «Марата», зато ставит костяшку шесть-два.

— Вот вам! — говорит он вслух и про себя добавляет: «Попляшете!..»

Артем Василии сожалеет, что приходится забивать тройку на другом конце линии, ставит три с единицей. Лапоть — один-четыре и начинает песню сначала:

Все это слышно Володе отлично, хотя окно закрыто и никого из игроков он не видит. Уходить от солнышка не хочется, пригревшись, Володя вспоминает, что с ним произошло. Воспоминания не очень веселые.

Работа у него несложная — отпускать лесосеки заказчикам. В этот день надо было застолбить делянку колхозу «Путь Ленина». Накануне старший лесничий сказал Володе:

— Отведи им в Горелой пади четыре гектара.

Когда Володя пришел в контору, заказчики — трое немолодых мужчин — ожидали его.

— Пошли, — сказал им Володя.

Говорили о том, о сем — о зиме, например: сугробища вон какие. На деревьях снега не то что шапками шубами.

Свернули с лесовозной дороги — сразу по пояс. Непривычные к лесным сугробам клиенты запыхтели, стали хвататься за сердце.

— Стойте здесь, — сказал им Володя. — Я пройду, зарубки сделаю — вот и весь ваш участок.

Клиенты остались курить, Володя полез по снегу дальше, делая через каждые метр-полтора затесы на крутобоких пихтах и соснах…

На секунду Володя отвлекается от воспоминаний: солнце пробралось под гимнастерку и припекало. Из сторожки доносилось:

— Так его!

Хохотал Мишка Волк: ему удалось прокатить Федюкова.

«Ладно, ладно…» — мысленно злился Федюк, Лапоть пел:

Старики Деревянно и Прокопий Кузьмич молчали, о чем-то думали. Мысли их мешались в комок, и до Володи доносилось невнятное: «Бу-бу-бу…»

«Пусть себе…» — подумал Володя и опять вернулся к воспоминаниям.

Прошел половину пути, обстругивая топором серую и желтую кору, как вдруг позади него раздался треск. Володя оглянулся, но снег, сыпавшийся с ветвей, запорошил глаза. Не видя, но чувствуя, как на него надвигается что-то слепое, огромное, Володя присел от страха, и тут стонущая громада накрыла его. Володя потерял сознание…

— Рыба! — крикнул сумасшедшим голосом Мишка. — Считай очки!..

Володю вытащили из-под дерева, и первое, что он услышал, был разноголосый шум встревоженных голосов:

— Убит?

— Задавило?..

— Ах, боже мой, боже мой!..

— Да нет, он смотрит!..

— Берись, хлопцы, понесем на дорогу.

— Ах, боже мой!..

— Говорю, смотрит!

— Очухался!

Володя действительно открыл глаза. Он колыхался над снегом — его несли на руках. А шум в ушах продолжался:

— Ну угораздило!..

— Хорошо, хоть живой!

— Как себя чувствуешь?

— Ну пронесло! А то отвечай!..

— Как себя чувствуешь?

— Ничего, — ответил Володя.

— Ну пронесло…

Вынесли его на дорогу, поставили на ноги. Поправили на голове шапку.

— Болит что-нибудь?

Володя пощупал затылок. От макушки и ниже, от уха до уха, расплылась шишка. Взбухала под пальцами, поднялась, шевелила волосы.

— Как?.. — спрашивали у него. — Ничего, — ответил Володя.

— Ну пронесло, а то отвечай…

— Курить будешь?

Володя взял папиросу. Ему чиркнули спичкой. — Ну пронесло…

— И случись же!..

— Могло убить!

У Володи трещала голова, перед глазами плыло.

А они все продолжали:

— Могло убить!

— Есть ли у него дети?..

Володя затянулся дымом, сказал:

— Замолчите вы!

И тут заметил, что все курят молча.

Однако голоса не прекращались:

— Молодой, пожалуй, еще нет детей.

— Глупый баран — прет, не видит, что дерево наклонилось…

— Ну пронесло…

Володя встряхнул головой — стало еще больнее.

— Ишь ты, бедняга.

— Муторно небойсь…

Володя обвел глазами мужчин, все трое смотрели на него, молчали. А ему слышалось:

— Так бы и не вернулся…

— Вот тебе жизнь человеческая: чик — и нету.

— Ну пронесло…

«С ума можно сойти, — подумал Володя, — откуда такие болтуны?»

Голоса ясно слышались в голове:

— Возвращаться?..

— Вот неудача!

— Завтра опять переть в гору!..

— Ну что ж, — сказал один, — давайте, ребята! Володю взяли под руки, повели.

Лесовозной машиной Володю привезли в поселок. В медпункт он не хотел:

— Отлежусь…

Володю ссадили у порога квартиры…

Из сторожки доносилось все то же:

Володя поглядел на реку, на бревна. Песня ему осточертела.

Неужели у парня в голове, кроме гармони, ничего нет?..

Володя сделал усилие над собой, возвратился к воспоминаниям.

В этот день Тамара была в отъезде. Домик, в котором они живут, на две квартиры. Рядом, через стенку, бригадир лесорубов Лапин с женой Ларисой и дочкой Надей.

В кухне у Володи старенькая софа. Сбросив полушубок, шапку и валенки, Володя лег на софу. Шишка на затылке опала, но в голове шипело и булькало, как в котле. Хоть бы не сотрясение мозга, подумал Володя и закрыл глаза.

Было тихо, только откуда-то доносилось:

— Дважды один — два, дважды два — четыре, дважды три — шесть…

Володя перевернулся на бок, приник ухом к подушке.

— Дважды четыре — восемь, дважды пять — десять…

Соседская Надька учит уроки, догадался Володя.

— Дважды шесть — двенадцать…

Володя приподнял голову, голос бубнил:

— Дважды семь — четырнадцать…

Стукнула дверь, пришла Лариса, Надина мать, видимо, из магазина.

— Учишь таблицу? — спросила у дочки.

— Учу.

— Учи вслух!

Как будто она не вслух, подумал Володя. Из-за стену доносилось:

— Трижды один — три, трижда два — шесть…

К этому прибавился голос Ларисы:

— Пачка кофе — сорок девять копеек. Килограмм сахару — семьдесят восемь. Килограмм масла — три восемьдесят. Всего пять рублей семь копеек. Брала с собой шесть рублей. Сдача — восемьдесят три копейки. Где десять копеек?

Одновременно с этим подсчетом Володя слышал:

— Трижды семь — двадцать один, трижды восемь двадцать четыре…

— Где десять копеек?

Чего они так орут? Володя хотел постучать в стену. Неудобно, однако.

— Четырежды один — четыре, четырежды два — восемь…