Роман Подольный - Четверть гения (сборник)

— Так вот в чем дело? — расхохотался Миша. — А мне после твоей статьи Крюков из комитета по изобретениям написал. И пошло дело, завертелось. Сам не заметил, как готовить разучился. До сих пор не успел опомниться!

Мне хотелось отомстить за свою бездарность, рассказать, какие случайности привели сюда — через театры и лаборатории — каждого из моих гостей. Случайности, представителем которых был я. И я вспоминал, как Валерку, ныне художника, меня просили отвлечь от несчастной любви, как я на пари написал статью о самом неприметном из сотрудников заготконторы — воспользовался его любовью к шахматной композиции (мастер спорта покивал мне головой), как…

Они слушали и смеялись. Да, все это были случайности. А за ними стояла — строго по Гегелю — необходимость. И я замолчал. Принесли мороженое.

Общий разговор разбился. Я снова остался один. И аппарат — тоже. Все желающие уже измерили свой талант. Даже ассистенты потерялись в толпе — разумеется, где-то около Иры Панченко.

Секунда — и я был уже в той нише. Мягко защелкнулись контакты.

— Зачем же ты сам?! — укоризненно выкрикнул спохватившийся Миша и замер с открытым ртом.

— Я говорил, что она сломана, — торжествующе провозгласил в наступившем молчании писатель. — Девяносто четыре! Вы хотите, чтобы мы поверили, будто он великий журналист? Три ха-ха!

Но кибернетик был серьезен, как никогда.

— Почему же журналист? Аппарат ведь не определяет вид призвания. И профессию тоже. Судя по всему этому, — он обвел рукой зал, — испытуемый — великий искатель талантов.

— Тоже мне талант! — сказал я насмешливо.

Но что я чувствовал…

Кафе было маленьким и уютным, как ладонь, что подкладываешь под голову.

Зато взгляд моего соседа по столику еще холоднее, чем мороженое, которое мне принесли. И я совсем не ждала, что эти темные глаза так быстро потеплеют и, кивнув на столик у окна, сосед скажет:

— А вот те двое сейчас сцепятся.

Два парня, отшвырнув стулья, схватили друг друга за лацканы пиджаков.

— А теперь войдет милиционер, — продолжал сосед деловито.

И милиционер вошел и раздвинул молодых петушков.

— А сейчас к беседе присоединится подавальщица. Мимо нас к окну решительно прошагала официантка.

— А сейчас…

Он как будто вел репортаж, только слово опережало действие.

Это было смешно и немножко странно. Хотя, собственно, почему? Скандал он, конечно, предсказал по случайно долетевшей фразе. Постовой увидел драчуно в окно, а догадаться, что официантка позаботится счете, вообще не составляло труда.

— А сейчас, — сказал он, — мы познакомимс» встанем и выйдем отсюда.

…Вечером, прощаясь, он произнес, не спрашивая, в уговаривая, а утверждая:

— Встретимся завтра в семь у Большого театра.

— Значит, до завтра, Виктор… А как дальше? Его лицо на секунду стало торжественным.

— Фамилию мою вы завтра прочтете в «Вечерке» Под стихотворением на третьей странице. Пока!

…По дороге на свидание я купила газету. В ней был только одно стихотворение. Под ним стояло: Павел Буд кин. Но — Павел? Значит, не он. Подвели парня. Обещали, да не напечатали.

— Добрый день, товарищ Будкин!

— Фамилия была на месте?! — обрадовался он.

— Но… значит, вас зовут Павлом, а не Виктором?

— Нет, как раз Виктором… А вы решили, что в га зете будут мои стихи?

Но я-то говорил — вспомните — только о подписи, без имени, о фамилии. Об одной фа милии, без имени.

— Павел — ваш брат?

— Я единственный сын. И от вас первой узнал, что есть у меня на свете поэт-однофамилец.

— Ну, хватит шуток. Не лгите.

— Рад бы, да не могу. Понимаете, все, что я говорю, оказывается правдой. При одном маленьком условии: если мне верят.

— Ну-ка скажите, что сию минуту пойдет дождь, — я вскинула глаза к небу.

— Я-то скажу, да вы не поверите. Значит, мои слова и ложью не будут.

То, чему не верят, не ложь и не бман. Разве сказки лгут?

— Значит, обязательно надо, чтобы я вам поверила?

— Вы или кто-нибудь еще… Но лучше вы!

— А как вы об этом узнали? Ну, о том, что не можете врать?

— Да похвастал как-то знакомой девушке, что завтра выполню план на двести процентов. А ведь знал, что не могу. Я тогда едва девяносто вытягивал. А утром пришла в голову одна штука… ну, приспобление. Смотрю к концу смены — есть двести. Тут я только и вспомнил, о чем вчера трепался. И с тех пор просто не знаю, что делать. Опоздал на работу, сказал, что мать заболела, а через час меня к ней с завода вызвали… Пошутил с Борькой — товарищ мой, — что не любит его, видно, Ира, а она на следующий день с другим в загс пошла. Сказал, что Петросян проиграет две партии подряд — в споре сказал и забыл тут же, а Тиграну страдать пришлось… Поверил мне, значит, кто-то…

…Я рылась в книгах. Неужели ни с кем и никогда бывало того, что с Витей? Правда, давно верят, что ворить о несуществующей болезни близкого человека — значит накликать ее. Но это же мистика! Или, может быть, какие-то законы психологии?.. Хотя случай с газетой — к нему-то психология отношения не имела. Может, считать все просто цепочкой совпадений и задумываться…

Мы вместе смеялись над жестом, вошедшим у меня привычку: как только он начинал говорить о будущем, я хлопала его по губам, обрывая на полуслове. о иногда что-то все-таки прорывалось. Результат?

Мне подарили на день рождения книгу, о которой я давно мечтала. Я получила на всех экзаменах пятерки. Я очень понравилась его маме. Я…

Да что это все обо мне?

Он выиграл в сеансе против Смыслова, прошел без поражений заводской шахматный турнир, сделал пять изобретений, получил три премии, выжал штангу в сто двадцать кило и написал стихи (хотя в последнее я не верила).

Стихи такие:

Хороший он был, очень хороший — человек, не умевший лгать. Может быть, он и еще писал стихи. Не знаю, потому что тут как раз вернулся из экспедиции Игорь. Виктор встретил нас случайно на улице, подошел, поздоровался, посмотрел на него, на меня и сказал: «Вы друг друга любите». И ушел. С тех пор я его не видела. Но помню. Потому что счастлива. Виктор ведь, знаете, не умел лгать.

В один прекрасный весенний день 2074 года Он и Она сидели на скамеечке посреди тропического леса-заповедника. Неподалеку под пальмой прикорнул доставивший их сюда везделет.

Даже ветер стих, чтобы не мешать им. И на сотню километров вокруг не было ни живой души. Но в тот миг, когда Его губы приблизились к Ее губам, раздалось странное шипение, неведомая сила оттолкнула влюбленных друг от друга, и на скамеечке между ними неведомо откуда появился маленькой бородатый старичок.