Георгий Гуревич - Древо тем. Книга замыслов

Получив в руки первый телескоп, Галилей за несколько вечеров открыл горы на Луне, фазы Венеры, спутники Юпитера, кольца Сатурна. Каждое из этих открытий обессмертило бы имя астронома. То же было с микроскопом и с электронным микроскопом, с фотографией, со спектральным анализом. Бывает время, когда открытия валяются на виду, только поспевай подбирать. Тут не гениальность требуется, а энергия и проворство. Успеть надо, пока другие не расхватали самородки.

Но подобрать самородки нетрудно: этап легких находок недолговечен. Эпоха великих открытий в Америке уложилась в полвека, открытие Сибири — в тридцать лет (если исключить первейшего и завершающего — Ермака и Атласова). Затем идут периоды труда, многолетние, многовековые, окрашивающие всю историю науки, создающие впечатление, что вся она — удел тружеников. Естественно, труженики характерны для этой эпохи. Справедливости вопреки природа вознаграждает скромных скромно и с каждым десятилетием все скромнее. Месторождение открытий выработано, остается подбирать крохи. «В грамм добыча, в годы труды». Прииск в таких случаях оставляют, забрасывают, а в науке продолжают трудиться комментаторы, популяризаторы, толкователи, биографы. Потом и крохи подобраны, найти нечего; продолжатели уверяют, что и вообще в науке ничего не найдешь, с возмущением кидаются на прожектеров, предлагающих какие-то дымные паровозы, когда всем известно, что грузы и пассажиров возят лошади, лошади и только лошади, следовательно, серьезный ученый должен заниматься коневодством, улучшать породы, сравнивать их, каталоги составлять, выставки устраивать. От паровозов же у пассажиров будет сотрясение мозга, искры подожгут леса, зрители сойдут с ума от скорости. И вообще в Библии нет ничего про паровозы, значит, они невозможны и богопротивны.

Итак, уже наметилась целая плеяда характеров: неудачливые пионеры-мечтатели, практичные и энергичные победители, продолжатели, хваткие и напористые, скромные труженики, верные последователи, толкователи, почитатели прошлого…

Столько участников открытия. Хватит не на один том.

Что же они откроют у меня?

Требуется красочный пример. Вся литература — это красочные примеры. Вообще мы мыслим примерами. Без фактов рассуждение не убеждает. Представьте себе, что на первых страницах не говорилось бы ни о Колумбе, ни о Ньютоне. Что осталось бы? Общие слова.

Итак, нужен пример открытия, красочного, весомого и фантастического.

Фантастическое нужно мне лично, и не только потому, что я специалист по фантастике. С придуманными героями я свободен, могу хвалить и хулить их невозбранно. А насчет исторических личностей мнения такие устоявшиеся. Попробуй хулить Ньютона, хотя бы ущемлять немножко, заедят дивизии ньютоноведов, этих самых последователей-толкователей, чья жизненная миссия разъяснять молодежи, как же гениален был гениальный Ньютон.

Красочное и весомое нужно читателю. Кому же захочется вникать в подробности изобретения трехниточной шпульки (бывает такая?). Читателю подавай глобальное. Это не упрек. Шпулька понятна и интересна текстильщикам, земной шар — всем жителям Земли. Широкую аудиторию обеспечивает глобальность. Лет тридцать назад я бы выбрал что-нибудь космическое: открытие Марса или марсианской цивилизации. Но в наше время так много открыто, так много измерено и сфотографировано на планетах. Марс уже не совсем фантастика.

Лет двадцать назад я бы выбрал биологическое: продление жизни до тысячи лет, эликсир вечной юности. Но за эти двадцать лет я столько написал на эту тему… съехать с нее пора.

И я обрадовался, когда мне в голову пришла идея управления временем. Фантастично. Масштабно. Красочно. И желательно.

Ведь говорят: «Хуже нет — ждать и догонять». Несправедливо распределено время в этой жизни. У одних — завал, у других — цейтнот. Одни, лежа на кушетке, тоскливо взирают на календарь: «Ох, целых три недели до отпуска, проспать бы!» Другие, ероша волосы, лихорадочно листают учебник: «До экзамена одна ночь, всего одна ночь, а в голове глубокий вакуум, сверхглубокий…»

Как хорошо было бы, если бы в институтах, школах, учреждениях и просто на улицах, возле телефонов-автоматов были бы будочки с реостатом времени: одна — для томящихся ожиданием, другая — для догоняющих. В ожидальной будке время замедляется, часы прессуются в минуты, а в догоняльной — время ускоряется, минуты растягиваются в часы.

Допустим, осталось пять минут перед экзаменом. Студент забежал в будку, перечитал еще раз учебник, формулы подзубрил…

Ночной дежурный за восемь минут хорошенько выспался перед сменой.

Артист повторил роль… или новую выучил за минуту—другую, чтобы товарища заменить.

Заболевший лег в больницу для торопливых. Выздоровел за два—три часа.

Поэт отлучился от праздничного стола. Посидел в будке минуту—другую, сочинил экспромтом поздравительный мадригал.

Это все бытовые примеры. А разве в хозяйстве не с чем спешить?

Искусственные кристаллы. Они же месяцами растут. Как хорошо бы месяцы превратить в часы.

Новые породы выводят годами. Скрещивают, пробуют, выращивают, улучшают, размножают. А тут вывел, и через сутки сортовые семена, через двое суток бычки-производители.

Новое лекарство. Создано… и сразу проверено.

И чтобы ознаменовать успех — выдержанное вино. Густой пахучий нектар через неделю. Выдержанным вином я убедил колеблющихся. Очень нужно нам ускорение времени, очень!

Ну хорошо, скажет читатель. Кристаллы, сорта, породы, лекарства, выдержанное вино за неделю — все это заманчиво… но обоснованно ли? Как управлять временем, вот в чем вопрос.

Собственно говоря, я — литератор — не обязан отвечать на такие вопросы. Я имею право сказать: «допустим»… допустим, черт с рогами существует; мое дело нарисовать его самой черной краской. Но мне не хочется пользоваться легковесным «допустим». Я принадлежу к старшему поколению фантастов, вышколенному дотошными рецензентами, укорявшими автора в неосуществимости фантазий, в надуманности выдумки.

Позже пришло другое поколение, полагавшее, что наука может все, но выдумки ученых — бедствие. Тут уж ничего обосновывать не требовалось. Хватало: «Допустим, на нашу голову ученые бюрократы…» Но я же пишу о стоящем открытии. Вообще в данном случае и невозможно ограничиваться бездоказательным «допустим». Я взялся изобразить, как делается подлинное открытие, я вынужден разобраться, что и как открывали мои герои. Нельзя же рассказать биографию Бора, не упоминая о модели атома Бора, или биографию Менделеева без менделеевской таблицы элементов.