Сергей Другаль - Обостренное восприятие

Фетишизация технического прогресса, вредная, как и любой абсолют, породила убогую в основе своей и жуткую идею сращивания машины и человека, ведь киборг так и мыслился в самом начале…

У нас полностью замысел оформился, когда встал вопрос: а как реализовать в киборге эту самую любовь к хозяину? Любовь – одну до конца, нерассуждающую, независящую от преходящих обстоятельств, не требующую взаимности, неустанную, единственную и всепрощающую любовь. Любовь, которая ничего не требует взамен, лишена лукавства и расчета и не может стать обузой. Любовь в чистом виде!

Искать не пришлось: так может любить только собака. По словам Антона – лучшее из того, что создал человек…

Итак, киборг с мозгом собаки? Но разве способна она, простодушная, разобраться в технике и в навигации, в приготовлении еды и тысяче других дел, которые придется делать универсальному роботу для космических полетов? Выход из этого технического тупика был найден на пути комбинации живого мозга с мозгом электронным. Мозг электронный должен обеспечивать логическое функционирование андроида как универсального автомата и подчиняться в моменты контакта с человеком контролю мозга собаки. Эта комбинация, являясь паллиативом в основе своей, обеспечивала реализацию требований технического задания: любить хозяина. И, как нам казалось, сняла все сомнения этического порядка, ведь собака не человек, с собакой можно…

Боб был первым киборгом с мозгом собаки. И с самого начала он был обречен, как, теперь я это понимаю, всякий киборг. Эмоциональная, полностью настроенная на восприятие хозяина собака – здесь не нужны споры, мозг и без тела субъект – в принципе не могла ужиться с машиной. Киборг Боб был обречен, ибо победила собака. Когда Антон сказал: «Малыш…» Боб кинулся к нему, как кидался щенком там, в ИКИ, приласкаться, вильнуть хвостом, лизнуть руку… да. И принял уход Антона как необходимость, после которой жить невозможно. Отсюда и это «Убей, хозяин». Нет, зачем я это пишу, нормальный толстокожий человек. Это ведь мы, люди, придумали киборга, мы полагали, что можно благоденствовать и радоваться жизни, зная, что рядом в немыслимой, непредставимой тоске и муке умирает кто-то, пусть даже собака.

Я не забуду: Антон вернулся, и я целую нескончаемую минуту ждал, чтобы уравновесилось давление в отсеке, и видел на экране, как Антон, торопясь, выбрасывал из катера контейнеры с кассетами. Когда я вошел, он прилаживал шланги заправки. Он выпрямился, откинул щиток шлема и смотрел на меня. Лицо его было неподвижно.

– Киборг?

Я молча кивнул.

– Ах ты. Боже мой, несчастный щен!

– Это бесполезно, Антон. Один вы не сможете. Да и если бы смогли, зачем?

Он убрал шланги, посмотрел на меня сузившимися от ярости и боли глазами. Я помню: движения его были четки, неуловимо быстры, но почему-то воспринимались мной словно бы замедленными. В кабине катера место справа пустовало. Было слышно, как царапает переборку и скулит Родион.

– Уйдите, Кемень.

Он сдвинул фонарь кабины, секунду ждал, пока распухнут герметизаторы, и опустил руку на пульт. Я вышел и задраил отсек, его ведь не остановишь…