Юрий Дружков - Прости меня

- Пардон. Мы, шоферы, грубоватый народ.

Он великодушно кивнул мне, дымя сигаретой. Он был так элегантно вежлив, что приоткрыл окно.

- Понимаю, накопил и машину купил. Баранку в руки, по рублику с носа. Вот и опять накопил. А книжки читать некогда.

Мы ехали как два добрых приятеля. Вдоль улицы автокраны устанавливали в приготовленных ямах взрослые деревья. На них золотились последние загородные листья, которым суждено было теперь опасть на городском людном проспекте.

- Лесная зелень очень благотворно действует на нервы, заметил я.

- На ваши?

- На мои, на тех, кто устал от прогулок. Почему бы вам не заняться? Полезно, приятно и накопить можно.

Он кивнул, переложив сигарету.

- За музыку плачу дополнительно, шеф.

Я включил радио.

- Не устраивает зелень?

- А из елок-палок такая машина вырастет? - он похлопал по спинке сиденья.

- Да, не сразу.

- Ждать не могу. Нельзя ли поскорей, а не то я проиграю в одном занятном состязании. Козыри на моих руках не те.

Я повернулся к нему, кажется, более резко, чем надо было.

- Травка зеленеет, солнышко блестит, - он опять перекинул сигарету. - Зелень - это пенсионерам. Я хочу славы. Накопившим не понять, что такое слава. Им нужна тихость. А я тороплюсь.

- Тогда советую заняться футболом. Нет на свете славы легче.

- Благодарю вас. Я никогда не забуду ваших ценных советов. Нам не повредит истина. Знать - значит уметь. Я понял: все на свете легко дается, только не все можно купить... Приехали, шеф.

Он протянул мне бумажный рубль.

- А накопить нетрудно.

Он элегантно перекинул губами сигарету.

Я взял бумажку, сложил ее аккуратно и спрятал в карман.

- Премного вам благодарны. Желаем здравствовать.

Он ответил небрежным кивком и пошел, вихрастый, своей дорогой. Каналья.

В городе начинали мигать огни. Таяла синева над крышами. Торговцы мороженым катили свои тележки. Холод на улицах был заметен как никогда. Шел вечер, неуютный, неспокойный, холодный, как вода в стылой реке, серый, как асфальт. набережной.

...В больнице я надел халат и пошел к маме, стараясь не потерять упругие мячики апельсинов.

Глаза и лицо мамы ожили таким нескрываемым счастливым радушием, что полная врачиха сказала:

- Ну вот и нашли мы главное лекарство.

..."Привет из Ленинграда!

Как успехи, здоровье, мама?

Не можешь ли ты на день-два приехать? Я нашел в Эрмитаже чудо. Рассказывать бесполезно. Сам увидишь, поймешь. А то верить мне перестанешь. Попробуй вырвись на день хотя. Жалеть не будешь!

Успехов тебе и радости. Археолог".

Я решил поехать.

Ну и денек у меня сегодня...

Спорили до хрипоты. Шеф доказывает (а если он прав?) немагнитную схему поиска.

- Ты, - шумел он, запуская руку в бумажные ленты на столе, - прочти все это. Прочти, не ленись.

- А я читал, наизусть помню.

- Что ты помнишь, горе мое? Там нет магнетизма. Луна-старушка не имеет магнетизма! Вот и не было никаких помех, и картинки не прыгали.

- Зато совсем пропали.

- Значит, искать надо.

- Надо. Пошли меня в командировку недельки на две.

- Куда?

- В Лахому.

Он забегал по кабинету. Позвонил, приказал принести карту.

- Кем я тебя пошлю, будь ты неладен? Кем? Туристом?.. Вот, говорят, едут писатели, целая группа. К ним примазаться? Так надо будет речи вести по-ихнему: реализм, эквилибризм...

- Я научусь, это не трудно.

- Какой прок? Тебе все равно гулять не придется. Вот, может быть, футбольная команда?.. - Он оглядел меня скептически. - Не возьмут. И мяч - это не магнитометр.

- А я согласен массажистом. Сделаю себе массажный прибор.

- Видали! Он всерьез! Я над ним издеваюсь, а он всерьез. Ага, вот и карту принесли... Я тебя в такое место пошлю... Я тебя к черту на кулички пошлю! Вот где твое место. - Он ладонью хлопал по карте. - Вот где!.. Земные силовые линии мешают. Как сетка! Заставляет она лучи входить в нее, переплетаться. Магнитный шатер мешает! А если поставить ловушку в точке схождения силовых линий? Как на дне воронки? Одна ловушка здесь, у нас, другая там. Получится треугольник, вершиной которого станет незримая точка. Мы с тобой в углах основания. Лучи, посылаемые нами, на вершине сомкнутся, и если они соввпадут по фазе колебаний... Там будет фокус линзы, там... Я, пожалуй, так и сделаю, чтобы ты не приставал ко мне. Пошлю тебя туда. И не надо нам никакой Америки.

- Лиса и виноград. И не надо мне винограда, сказала рыжая.

Он сел.

- Ну давай, давай басни. Осел увидел... петушка и кукух... Тьфу, кукушка и петух...

Он вскочил опять, пошлепал по комнате, подошел к окну и долго смотрел туда, на мрачные сосны...

Лада не позвонила.

Ни вчера, ни сегодня.

Какая томительная штука весь рабочий день ловить зво

нок телефона, все время тоскливо помнить о нем и не дож

даться.

Можно скучать за рулем, а я по этому рулю соскучился.

Город и я. Мы неотделимы. Осень и город. Желтые сквозные пролеты бульваров. И колеса шуршат как листья, словно сами они, бульвары, так шуршат в тихом осеннем... Ветра нет. Листья неподвижны, а шорох, шорох... Осенние листья, осенние лица женщин и девушек, нарядных и нежных, как осень.

Я сбавляю скорость, машина идет к перекрестку Арбата. Впереди красный свет. Но я подъеду к светофору, когда будет зеленый. Это у меня всегда получается. Так меня выучил в автошколе инструктор дядя Федя. Он был могучий седоголовый солидный мужик, и я не знаю, почему все будущие автолюбители называли его дядя Федя.

- Ты психом не будь, - говорил он. - Псих, он летит к перекрестку сломя голову, а потом жмет на красный так, что чуть не лопается. Потом, едва зеленого дождется, кубарем шпарит, как на Бродфее (так и говорил - на "Бродфее"), а тут опять перекресток, и тормозят психи до зубовного скрежета. Нам интуиция самое главное. Расчет и глазомер. Подойди плавно, тихонько, пока светофор с красного на желтый перемигпвает, найди аккуратно щелку и в нее вжик и скорость набирай. Тут и самые лихие у тебя за кормой будут. И так все время. Помни: высочайший класс в этом! - Дядя Федя поднимал указательный шоферский неотмываемый палец. - Помни: светофоры тебе все равно, как ни старайся, не обогнать. Береги машину, пешеходов и нервы. Но помни: очень психи нервничают, когда их так обходишь и тем самым учишь уму-разуму. Все понимают, а злятся. Такова психология психа. Ревность! Инстинкт! И больше ничего...

Я подошел к перекрестку плавно, подкатил к стоявшим у светофора машинам, легко, накатом проскочил между ними, краем глаза видя, как желтый сменяется зеленым, и дал газ. Все, как учил дядя Федя.

Город и я, осень и я, мы вместе...

Лада не позвонила.

У меня, кажется, начинает появляться некое священное волнение при одном взгляде на древнюю книгу.

Сегодня в "историчке" со мной поздоровались двое постоянных читателей отдела редких книг.