Филип Киндред Дик - Синдром

— Ты сообщил мне об их планах поднять восстание, и они об этом знали. Ожидалось, очевидно, что ты покончишь с собой — от горя и раскаяния, а ты вдруг взял и купил билет на Землю, как было уговорено с Амбойнтоном. Вообще-то говоря, ты сделал попытку самоубийства, уже потом, во время полета... но об этом ты и сам должен помнить.

— Ну-ка, расскажи поподробнее.

У Купертино не было ни малейших воспоминаний о попытке самоубийства.

— Можешь посмотреть вырезку из гомеогазеты; я ее, естественно, сохранила.

Кэрол вышла, теперь ее голос доносился из спальни.

— Сохранила из этакой ложной сентиментальности. «Пассажира межпланетного корабля остановили в последнюю секунду...» — Фраза оборвалась, наступило молчание.

Купертино пил кофе, пил кофе и ждал — он знал, что Кэрол не найдет никакой вырезки. Потому что не было никакой попытки самоубийства.

— Не могу найти. — Лицо вернувшейся на кухню Кэрол выражало полное удивление. — Но ведь я знаю, где она была, в первом томе «Войны и мира», я пользовалась ею как закладкой.

Теперь к ее удивлению примешивались растерянность и смущение.

— Так что не у меня одного есть ложные воспоминания, — подытожил Купертино. — Если эти воспоминания действительно ложные. Он чувствовал, что сдвинулся наконец с мертвой точки, чувствовал впервые за все эти три с лишним года.

Но вот в какую сторону сдвинулся — это еще не совсем ясно. Во всяком случае — пока.

— Я ничего не понимаю, — сказала Кэрол. — Здесь что-то не так.

Оставив бывшего своего мужа на кухне, Кэрол вернулась в спальню, чтобы одеться. Через несколько минут она появилась снова, на этот раз в юбке, зеленом свитере и туфлях на высоком каблуке; продолжая расчесывать волосы, она подошла к плите и потыкала пальцем в кнопки, заказала тосты и два яйца всмятку. Было уже семь, сочившийся в окно свет из серого стал золотистым, с улицы все чаще долетали мирные, возвращающие к действительности звуки проезжающих машин — и личных и больших, общественных.

— И как это тебе удалось ухватить отдельный домик? — поинтересовался Купертино. — Я-то думал, что в районе Лос-Анджелеса — ровно как и в районе Сан-Франциско — просто невозможно найти что-нибудь, кроме квартиры в высотном здании.

— Милостью моих работодателей.

— А где ты сейчас работаешь? — насторожился Купертино. — Судя по всему, фирма пользовалась большим влиянием. За эти три года Кэрол заметно поднялась по социальной лестнице.

— Ассоциация «Падающая Звезда». Купертино никогда о такой не слыхал. Они что, действуют за пределами Земли? — недоуменно спросил он. «Ну, конечно, если это межпланетная...»

— Это холдинговая компания, я у них референтом при председателе совета директоров. Занимаюсь маркетинговыми исследованиями. Нам, кстати, принадлежат и твои бывшие хозяева, Шестипланетные образовательные, у нас их контрольный пакет... Но это так, между прочим, просто совпадение.

Кэрол не предложила своему бывшему мужу позавтракать — надо думать, такое не пришло ей и в голову. Купертино хмуро наблюдал, как изящно управляется она с ножом и вилкой. Мелкобуржуазное «хорошее воспитание», тут она ничуть не изменилась. А может, даже стала еще элегантнее, женственней.

— Думаю, — сказал Купертино, — я начинаю коечто понимать.

— Извини? — вскинула голову Кэрол. — Понимать? Что понимать, Джонни?

— Тебя, — криво усмехнулся Купертино. — Твое здесь присутствие. Нет никаких сомнений, что ты вполне реальна — реальна в той же степени, как и все остальное. Как город Пасадена, как этот стол. — Он резко, с силой ударил по пластиковой поверхности кухонного стола. — Реальна, как доктор Агопян, как полицейские, остановившие меня на шоссе этой ночью.

— Только насколько реально все это, — добавил он. — Вот тут, как мне кажется, и лежит основной вопрос. Ответ на него мог бы объяснить, каким образом я погружал свои руки в предметы, например — в приборную панель машины. Он мог бы объяснить крайне неприятное ощущение, что все, окружающее меня, лишено плотности, телесности, словно я обитаю в мире теней.

Все это время Кэрол внимательно на него смотрела; теперь она рассмеялась и вернулась к своему завтраку.

— Возможно, — продолжал Купертино, — я так и остался на Ганимеде, сижу в тюрьме или психиатрической лечебнице, за совершенное мной преступление. И за годы, прошедшие после твоей смерти, я постепенно переселился в иллюзорный мир.

— Господи, — безнадежно покачала головой Кэрол. — Даже не знаю, смеяться мне или сочувствовать, все это настолько... — Она запнулась, подыскивая нужное слово. — Настолько жалко. И поверь, Джонни, я искренне тебе сочувствую. Не желая расставаться со своими иллюзиями, ты предпочел объявить иллюзией, порождением твоего мозга, всю Землю и всех, кто на ней живет. Послушай, а не кажется ли тебе более экономным отказаться от этой навязчивой идеи? Отбросить одну-единственную идею, что ты меня убил...

Зазвонил телефон.

— Извини, пожалуйста.

Торопливо промокнув салфеткой губы, Кэрол поднялась и вышла. Оставшийся на кухне Купертино мрачно крутил в руках кусочек тоста, упавший с ее тарелки; измазав палец маслом, он машинально облизал его и тут же почувствовал сосущую пустоту в желудке — подошло привычное время завтрака. Кэрол все еще говорила по телефону; Купертино подошел к плите, заказал яичницу с беконом, кофе и тосты, получил их и снова сел за стол.

«Ну а как же я тогда живу? — спросил он себя. — Чем я питаюсь в этом воображаемом мире?»

«По всей видимости, — решил Купертино, — я ем самую настоящую пищу, приготавливаемую в этой тюрьме — или там в больнице. Пища действительно существует, и я действительно ее ем. И комната тоже существует, со стенами и полом ...только не эта комната. Не эти стены и не этот пол. Люди — они тоже существуют. Только не эта женщина, не Кэрол Холт Купертино. Существует некто другой. Какой-нибудь там тюремщик или санитар. А еще существует доктор. Вполне возможно, что его фамилия Агопян.

Скорее всего, так оно и есть, — сказал себе Купертино. — Доктор Агопян — действительно мой психиатр».

Вернувшаяся на кухню Кэрол села перед остывшими остатками завтрака.

— Поговори с ним ты, — сказала она. — Это доктор Агопян.

Купертино сорвался с места. С маленького экрана смотрело напряженное и какое-то измученное лицо доктора Агопяна.

— Так, значит, вы все-таки приехали сюда, Джон. Ну и как? Что там у вас?

— Где мы находимся, доктор Агопян? — спросил Купертино.

Психиатр нахмурился.

— Что-то я вас... Ведь мы на Ганимеде, и вы и я, правда?

— Я нахожусь в Сан-Хосе, — еще больше нахмурился Агопян, — а вы — в Лос-Анджелесе.

— Пожалуй, я знаю, как проверить свою теорию, — сказал Купертино. — Я откажусь от дальнейшего у вас лечения. Если я — заключенный на Ганимеде, мне это не удастся, но если я — свободный гражданин, находящийся на Земле, как вы это утверждаете...