Леонид Панасенко - Садовники Солнца (сборник)

Лес зашумел. Порыв ветра нахохлил верхушки деревьев. Капли-разведчики зашипели на углях костра, который они только успели развести, а затем тугой парус дождя хлестнул ребят. Так и не добежав до замка, они нырнули под развесистое дерево.

— Долг рыцаря! — Максим снял куртку, набросил ее на плечи девочки. Птица благодарно приникла к нему — маленькая, вздрагивающая от прямых попаданий крупных капель, и вовсе не похожая-на могущественного пришельца из других звездных миров. Ее душистые волосы щекотали Максиму лицо, и он при всем желании не смог бы сейчас объяснить, что с ним творится. Хотелось петь, а он таил дыхание, неведомая сила подмывала ринуться навстречу косым струям дождя, а он боялся сделать движение…

Минут через десять дождь утих так же внезапно, как и начался. Между деревьями клубился туман, а в растормошенном озере опять плескалась среди волн солнечная чешуя.

— Максим! Гляди, какая радуга!

Птица побежала к озеру, подпрыгивая и крича что-то гортанное. Невесть откуда зазвучала музыка. В ее звуках все еще продолжался короткий ливень, тревожно шепталась листва, но ветер крепчал, снова раздувал костер дня… Девочка танцевала. Среди озера, в туче брызг, в блестках света и серпантине радуги.

Когда Птица вернулась на берег, глаза ее были чуть-чуть виноватые.

— Прости меня, — девочка подняла с земли мокрую куртку, отряхнула ее. — Я не должна так делать. Самой веселиться — нечестно.

— Что ты, Птица! Я ни капельки не обиделся. Ты была такая красивая… так танцевала!

— Мне сегодня что-то не сидится, — девочка вздохнула, лукаво покосилась на Максима. — А тебе?

И вдруг…

Взгляд ее устремился куда-то вверх, за пределы искусственного неба, даже еще дальше — вряд ли в такие глубины заглядывал когда-нибудь человеческий глаз. Но самое странное было в том, что Птица прислушивалась, словно из бездны космоса к ней кто-то безмолвно обратился или позвал ее. Лицо девочки мгновенно потускнело, брови упрямо сдвинулись.

— Да! Я так захотела! Все равно убегу! — гневно крикнула она. Озадаченный Максим робко тронул ее плечо.

— Ты с кем говоришь? С братьями, да? Мысленно?

Птица отвернулась, всхлипнула.

— Я обманула тебя, — голос девочки дрожал и срывался. — Мы не путешественники, мы самые обыкновенные… беглецы. Мне надоело дома… То нельзя, это тоже нельзя, так не делай. Вот мы с братьями и удрали. Думали немного повеселиться…

— Чего же ты плачешь, Птица? — удивился Максим. — Удрали так удрали. Ну, поругают. Думаешь, у нас дети не удирают…

— Отец, — вновь всхлипнула девочка. — Он очень сердится. Летит уже сюда, за нами.

Она заспешила, бросив тревожный взгляд в сторону замка.

— Надо собираться… Только ты не грусти. Слышишь, Максим? Раз я пообещала, значит, обязательно прилечу еще.

«Вот и все! — Максиму перехватило дыхание то ли от обиды, то ли от нежданной горечи. — Как же я теперь без Птицы?»

— Максим, ты скажи своим, чтобы они отъехали от Купола, ладно? А то отец здесь будет та-а-к бушевать… Нет, так нечестно. Я ведь пообещала… Ну не надо, не смотри на меня так, пожалуйста…

Девочка привстала на цыпочки, быстро поцеловала его в щеку и, отступив на несколько шагов, прощально махнула рукой. Очертания Птицы задрожали, расплылись.

На том месте, где она стояла, полыхнуло огнем.

— Подождем, посмотрим? — Гарибальди заглушил мотор, открыл дверцу вездехода. Они выпрыгнули на чистый скрипучий наст, потоптались чуть, а затем, не сговариваясь, повернулись на юг, в сторону Купола. Там, наверное, вовсе забыли об обычной «светомаскировке» — в бесконечной снежной степи «палатка» пришельцев светилась желто и ярко.

— Чудную ты историю рассказал, Максим Егорыч, — академик легонько подтолкнул Максима локтем. — Ой, чудную. Пришельцы — сорвиголовы, беглые проказники. Плюс ко всему, наверное, двоечники.

Дальнейшее произошло за какие-то считанные секунды. Внутри Купола вдруг полыхнуло голубое пламя. На фоне его на мгновение четко проявились силуэты исчезающих деревьев, контуры рушащихся башен замка. Потом пламя коснулось «стен» Купола, и он исчез.

— Тяжела отцовская рука, — улыбнулся Соболев.

Прищурившись, он неотрывно смотрел туда, где дотлевал гигантский костер и где уже заплелись первые космы пурги — рассерженный родитель умело уничтожал следы пребывания на Земле своих непослушных отпрысков.

В той завьюженной, сразу потускневшей дали, как бы подтверждая слова Соболева, вдруг раздался обиженный рев.

— Надеюсь, у твоей Птицы голос более мелодичный? — академик глядел на Максима хитро и улыбчиво.

— Какая там Птица, — проворчал мальчик. То ли на месте Купола всерьез разбушевалась пурга, то ли слезы от ветра навернулись, но он ничего уже не мог разглядеть. — Это Роому уши дерут. Всего-навсего.

Они уже подъезжали к станции, когда Максим, оглянувшись, забарабанил кулаками в широкую спину Гарибальди, закричал:

— Остановитесь! Остановитесь! Меня окликнули!

Он рванул на себя дверцу, неуклюже выпрыгнул из вездехода и изо всех сил побежал назад, по следу гусениц. Туда, где из-за горизонта вдруг взвились серебристые змеи полярного сияния. Струи холодного огня метались в небе, будто бешеные, пока совершенно неожиданно для людей не сложились в дрожащие буквы, а затем и в слова:

«До свидания! До скорого!..»

Учение о выражении человека в чертах лица и формах тела.

Запрещение (лат.); в данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека.

Дикий (франц.).

Доброй ночи (франц.).

От слова коммуникабельность — наука о человеческом общении (фант.).

Наука о личности (фант.).

Временные цитоплазматичные выросты у одноклеточных организмов; служат для передвижения и захвата пищи или частичек.

Автоматические метеонаблюдатели.