Игорь Росоховатский - Прописные истины (сборник)

«Мудрец, ты можешь уместиться на этом табурете?»

«Могу. Зачем?»

«Попробуй», - не отвечая на вопрос осьминога, предложил Слава, стараясь не давать волю воспоминаниям. Вряд ли октопус мог одновременно следить за мыслями нескольких людей, но уж главным собеседником он должен был интересоваться. Аркадий Филиппович перехватил взгляд Славы и показал ему на часы. Слава, наблюдая, как моллюск легко взбирается на табурет, попросил его:

«Ляг ртом вверх, а щупальца свесь вниз».

«Так мне неудобно».

«Это будет продолжаться недолго», - успокоил его Слава, пристально глядя в огромные осьминожьи глаза. Он знал, что обычные октопусы хорошо поддаются гипнозу, и помнил об опытах голландского биолога Тан-Кота, испробовавшего на спрутах различные методы внушения. Сейчас он решился применить один из них. Может быть, удастся загипнотизировать и Мудреца или хотя бы лишить его силы воздействия на мозг человека. Осьминог подобрал одно щупальце и обвил его вокруг ножки табурета.

«Опусти!» — приказал Слава, напрягая волю. Он старался думать лишь о том, что должно выполнять животное.

Осьминог неохотно повиновался. Нужно было как можно дольше удерживать октопуса в неудобном для него положении — это облегчало воздействие на его мозг. Тан-Кот именно таким образом загипнотизировал небольшого осьминога, а затем делал с ним что угодно: подымал и опускал щупальца, падавшие, как куски веревки, перебрасывал моллюска с руки на руку, как футбольный мяч. Голландец был большим знатоком спрутов. Он считал, что возможность их участия в сеансах гипноза уже сама по себе подтверждает высокую организацию мозга. Слава напрягал волю, глядя на спрута, и мысленно приказывал:

«Слушай внимательно, слушай только меня и подчиняйся! Отвлекись от всего постороннего, забудь обо всем, что нас окружает. Нас в мире двое — я и ты. Я — твой бог, твой господин».

Ему показалось, что воля спрута сломлена, и он спросил:

«Помнишь, я рассказывал тебе, что значит для людей солнце?»

«Помню».

«Как выглядит солнце осьминогов?»

Он почти не удивился, увидев знакомое изображение контейнера. Оно было таким четким, что можно было различить латинские буквы.

— Так я и думал — мутация, — сказал Слава Аркадию Филипповичу. — Первопричина — контейнер. Под воздействием радиации обычный вид осьминогов, возможно октопус Дофлейна, мутировал. Образовался новый вид с необычными способностями. Он может существовать лишь в условиях высокой радиоактивности. И спруты сами создают для себя условия…

Слава взглянул на спрута. Заметил дрожь, пробегающую по коже. Щупальца стали скручиваться. Осьминог просыпался. Слава спросил:

— Куда вы унесли свое солнце? Где оно?

«Это тайна. Вторая великая тайна», - ответил октопус, и Слава поспешил задать новый вопрос, уже сомневаясь в успехе:

— А какая же первая великая тайна?

Осьминог молчал.

— Теперь у вас три солнца?

«Тайна! Тайна!» — твердил осьминог, сползая.

— Наши товарищи проникли туда, где находится солнце? И вы их убили?

Слава знал о том, что спруты способны выпрыгивать из воды. Но он не предполагал, что такой большой и тяжелый моллюск, как этот, способен совершить настоящий полет. Ему показалось, будто черная ракета взвилась из бассейна в воздух. Она описала дугу в добрый десяток метров и шлепнулась за бортом судна в море…

Подводная лодка снова причалила к «колоколу». На этот раз моряки провели сложный маневр быстрее и с меньшим трудом. Помог опыт.

Слава сумел доказать Аркадию Филипповичу, что поиски следует начинать отсюда. Даже если они затратят час, чтобы тщательно обыскать все ящики и закоулки подводного дома, где может находиться лабораторный журнал, то в конечном счете сэкономят время.

Слава просматривал ящик за ящиком. Время бежало, хотелось угнаться за ним. Движения Славы становились лихорадочными, суматошными. Он нервничал, ему казалось, будто он что-то пропустил, и, теряя драгоценные минуты, Слава вторично просматривал те же ящики.

Аркадий Филиппович помогал ему в поисках, но действовал по-своему. Он внимательно осматривал салон, пытаясь представить, куда можно было положить журнал. Когда этот путь ничего не дал, он слегка изменил тактику. Теперь он пытался представить не место хранения журнала, а различные ситуации, возникающие в «колоколе», и действия людей, о которых знал по рассказам их товарищей. Ему пришла в голову мысль: «А если кто-то из них лег спать, а потом проснулся и ему нужно было что-то записать…» Он еще не представил ситуацию полностью, а его взгляд уже уткнулся в прямоугольник откидной койки. Несколько неторопливых шагов — и он опустил койку. Из-под надувной подушки выглядывала полоска пластмассы. Он приподнял подушку и увидел лабораторный журнал.

Слава кинулся к нему, закричал:

— Я же говорил, что найдем! Видите? А вы не верили!

Он быстро перевернул несколько страниц, просматривая их почти на лету, и остановился на предпоследней записи, где Косинчук рассказывал о первом посещении пещер и о своем намерении отправиться туда вторично. Теперь он знал, где искать товарищей.

— Поспешим!

Слава взглянул на Аркадия Филипповича и с удивлением увидел, что тот не спешит, а продолжает осматривать салон.

«Он так обрадовался, будто уже нашел их, — думал следователь. — И он так спешит, словно прошло пять, а не пятьдесят часов. Хотел бы я иметь хоть часть его надежды…»

Он тяжело вздохнул и пошел к выходу из салона, который теперь служил и входом в подводную лодку. Ломило поясницу, с непривычки было трудно дышать.

Подводная лодка отчалила от «колокола» и взяла курс к пещерам. Теперь у моряков были надежные ориентиры.

Слава сидел рядом с Аркадием Филипповичем, держа в руках лабораторный журнал. Многое стало ясным, он уже не мог напускной веселостью защититься от грустных мыслей. Он боялся вызывать в памяти лицо Валерия и думал: «Всякий раз, когда нарушается равновесие в неживой природе, что-то обязательно случается и в мире живых существ. Когда в воздух выбрасывается бензинный перегар или дым химических комбинатов, а в воду рек и морей спускаются отходы предприятий, это не проходит бесследно для микробов или насекомых, для рыб или людей. Впрочем, «или» можно употребить лишь условно, потому что микробы и люди, рыбы и насекомые связаны одной нуклеиново-белковой цепью. «Или» означает лишь выбор начала — образование нового штамма микробов, вымирание вида насекомого, гибель динозавров, появление октопуса сапиенса. И как бы очередное «или» не оказалось последней каплей, которая ведет к трагедии гомо сапиенса, если когда-нибудь мы, сея зерна, не сможем предугадать всходов и по началу процесса не определим его конец…