Игорь Росоховатский - Понять другого (сборник)

— Я не могу так полагать. Какие у меня основания?

— Вот именно. Ведь Витю тщательно обследовали и признали, что он вполне здоров.

— Значит, вы все же знаете об осмотре?

— Я имела в виду осмотр после… — Она смолкла, не уронив слова «падение». — Но мне непонятно, почему вы заподозрили в чем-то плохом того человека. Мало ли врачей обследовали Витю? И ничего плохого с ним не случалось…

«Может быть, я виноват в том, что не делюсь достаточно откровенно своими подозрениями, не объясняю их причин?»

— Видите ли, у меня есть данные, что один и тот же человек одним и тем же аппаратом воздействовал на нескольких людей. И со всеми ними потом случались неприятности. Конечно, это может быть простым совпадением. Но…

«Не могу же я ей сказать: «У меня возникло интуитивное чувство…»

— Простите, что «но»?

— Я обязан проверить все версии.

— Когда-то я учила законы элементарной логики. «После» — еще не значит — «потому».

— Верно. Но если возникает версия, ее необходимо проверить, прежде чем исключить.

— И поэтому вы готовы терзать подозрениями врача, может быть, очень хорошего специалиста? А тем временем будут страдать сотни больных, которым бы он мог помочь…

Трофиновский внимательно присматривался к собеседнице. Отметил, как вздрагивают тонкие ноздри, как упрямо морщит она лоб и обиженно поводит головой. Ее круглое лицо с большими голубыми, почти кукольными глазами было открытым и беззащитным. Но в морщинах на лбу, в сжатых губах угадывались недоверие и неприязнь к следователю, недовольство его вопросами. «Может быть, я взял не тот тон? Не учел, например, ее состояние после неудачи брата? Может быть, наш разговор преждевременен? Но я не торопил ее с приходом…»

— Извините, Татьяна Львовна. Прошу повременить с вопросами ко мне и сначала ответить на мой. Такова сейчас ситуация. Вам ничего не было известно о предварительном обследовании брата?

— Я знала о том, что перед каждым выступлением Витю проверяют разные врачи.

— А новый специалист? Человек, с которым ваш брат никогда до этого не встречался?

— Откуда вы знаете, что они никогда не встречались?

«Игра в «кошки-мышки»? Схоластические упражнения в споре? Почему? Отчего — со мной?»

— Но вы понимаете, о ком я говорю? Вам что-нибудь известно о нем?

Она отрицательно качнула головой.

— Напомню его приметы. Среднего роста, щуплый, с близко посаженными запавшими глазами. Широкий нос, тонкие губы, причем верхняя слегка нависает над нижней…

— По вашему описанию он не весьма привлекателен.

— Можете поправить меня. Вам приходилось встречаться с ним?

Она опять отрицательно качнула головой, и темное кольцо волос легло на ее губы, как замок.

«Она что-то не договаривает. Я чувствую ее неприязнь. Разговор не получился. Только ли по моей вине?..»

«Вот и появилась надежда. Пришла ко мне вместе с этим доктором. В прошлые времена сказали бы: «Его послало провидение». Он явился в самые трудные дни, когда припадки измотали меня вконец. Ни один врач не мог установить их причину. А может быть, не хотели мне говорить. Посылали к разным специалистам, а более всего — к психиатрам и психоневрологам, в клиники и диспансеры. Сначала определили, что это не эпилепсия. И на том спасибо, если не выяснится что-нибудь пострашнее. Может быть, припадки — следствия сотрясения мозга, случившегося шесть лет назад в автомобильной катастрофе? Кто-то мне рассказывал, что отдаленные последствия сотрясения могут проявиться и спустя много лет. Особенно если в мозге имеются врожденные аномалии. А может, они есть и в моем мозгу?

Погоди, погоди, дружок, мне кажется, что в моем случае и сотрясения не надо. Достаточно наследственности.

Мама, например, рассказывала, что у ее мамы, моей бабушки, иногда проявлялась странная болезнь наподобие эпилепсии — внезапно она впадала в угнетенное состояние, затем сознание искажалось, начинался бред, перед ней проносились яркие цветные видения. Так же, как у меня. Только бабушка не умела их потом переносить на полотно. Я долго расспрашивал маму о болезни бабушки, пока не заметил, что она начинает с беспокойством следить за мной, часто подходит ночью к моей кровати и прислушивается к дыханию, к бессвязным словам, которые иногда бормочу…

Тогда болезнь только начиналась — с ночных страхов и острой головной боли. Страхи усиливались, принимали новые формы. Мир вокруг меня словно менялся, как в кривом зеркале. Люди казались то великанами, то карликами. Когда меня водили к врачам, я не все им рассказывал, боялся какого-нибудь страшного приговора. Названия психических болезней фантомами роились в моей бедной голове, жужжали, как пчелы в улье. Но вот явилось какое-то величайшее медицинское светило — академик с мировым именем. Он изрек диагноз: «Мигрень. Да, да, особая мигрень, не более». Он разъяснил, что при таком заболевании сосуды в мозге сужаются больше, чем при обычной мигрени. Нарушается кровоснабжение. Вот и рождаются странные образы, и чудятся кошмары. Оказалось, что такие мигрени описаны в медицинской литературе под звучным названием «Алиса в стране чудес».

Академик уверенно сказал: «Полечим — и все пройдет».

Он оказался прав. После сеансов лазеротерапии мигрени прошли. Если и случались головные боли, то без видений. И я постепенно забыл о них.

Но вот почти через пятнадцать лет болезнь возобновилась, сопровождаясь припадками. Угнетенность резко сменялась напряженностью, сводило шейные мышцы, усиливалась дрожь в руках, в голове бесконечной чередой проносились цветные видения: распускались сказочные орхидеи — и я видел и запоминал сотни оттенков, часть из которых мне удавалось переносить на полотно, каждый раз по-новому смешивая краски.

Меня лечили в разных клиниках, но безрезультатно. И когда я уже дошел до отчаяния, явился Он. Сказал, что его направили из клиники. Его худое длинное лицо вначале никак не запоминалось. Но уже через несколько дней, когда стали ослабевать припадки, я заметил очарование его скупой недоверчивой улыбки, прятавшейся в углах близко посаженных глаз. Она вспыхивала на короткие мгновения, когда он радовался, и тогда даже кинжальный пробор волос, слегка сдавленный у висков лоб и широковатый нос, придававший лицу жесткость, казались менее заметными. Тонкие губы имели несколько различимых оттенков — от темно-синего, переходящего в темно-вишневый, до светло-коричневого с бледно-розовым ободком.

Иван Степанович включал свой аппарат и садился рядом с ним, поглядывая то на шкалу, то на меня. И в его глазах то вспыхивали отсветы сигналов, то гасли, так же как и мои надежды…

После двенадцати сеансов он сказал:

— Пока достаточно. Вы уже практически здоровы. Через пару месяцев проведаю. Припадки больше не повторятся.