Алексей Гравицкий - Мама

Анри снова бросил вещи и опустился на землю. Усталость брала свое. Женщины побросали автоматы, но присаживаться не торопились. С опаской оглядывались по сторонам.

Слава зашел в ближайшую сохранившуюся дверь. Из черного провала послышался скрип половых досок. Эл поежилась, покосилась на Анри. Спросила тихо, на грани слуха:

– Ты все еще хочешь здесь заночевать?

– Почему нет? – пожал плечами француз.

– Мертвое место.

– Подумаешь! Мне как-то пришлось на кладбище ночевать – вот уж место мертвее некуда. И ничего, как видишь, не умер и даже не поседел.

Скрипнуло совсем уж непозволительно громко. Вячеслав вывалился из черноты мертвого дома на свежий, слегка пахнущий застарелой гарью, воздух. Подошел ближе и протянул французу раскрытую ладонь.

Анри пригляделся. На ладони беспредельщика лежало несколько автоматных гильз. Все веселатее и веселатее.

– Это что? – тупо спросил француз.

– Совсем дурак, или сам догадаешься?

Слава был хмур и молчалив.

– Пошли отсюда, привал через полчасика устроим. В лесу. Подальше от этого места.

Вышли из мертвой деревни все вместе, потом каким-то странным образом женщины оказались впереди. Шедший след в след за Анри дернулся было их догнать, но Слава остановил француза.

– Знаешь, что там в сарае?

– Что?

Он огляделся по сторонам, будто проверял, что его никто не слышит. Потом тихо и быстро зашептал французу в самое ухо:

– Там трупы полусгнившие. Здоровая такая куча. Знаешь, их, наверное, всех загнали в этот сарай, всю деревню, и постреляли.

Француз изменился в лице, но слушать продолжал внимательно, молча.

– Гильз там отстреленных – как будто мешок высыпали, – продолжал Слава. – Мясорубка. Понимаешь?

– Пока не очень, – честно признался француз.

– Бери баб, и мотайте назад, пока не поздно.

– А ты? – вопрос был чисто риторическим.

– А у меня свои дела есть. Ты же знаешь.

– Знаю, – спокойно сообщил француз. – Поэтому и идем вместе.

– Пока не поздно… – свирепо зашептал Слава.

– Уже слишком поздно, – покачал головой Анри и бросился догонять женщин.

Седьмой блокпост в назначенное время на связь не вышел. Вся эта по часам расписанная проверка была чистой формальностью, ведь ясно же, что никто на блокпост напасть не может. А если найдется сумасшедший, то шансов у него не больше, чем у почтового голубя, вознамерившегося долететь до Марса.

Тем не менее, когда седьмой на связь не вышел, дежурный позвал полковника, а тот сурово насупил брови:

– Разгильдяйство! Спят они там что ли. Когда в следующий раз выйдут на связь, позови меня. Три шкуры спущу.

Три шкуры были спущены спустя восемь часов, но не с нерадивых разгильдяев с седьмого блокпоста, а с полковника за халатное отношение.

Полковник краснел и покрывался потом, пока его отчитывали, а потом бледнел и часто курил, пока ему оформляли выездные документы. А в ушах еще звенел голос генерала, срывающийся на крик:

– Вон! – орал генерал. – Вон из этой страны! Это сумасшедшая страна. Для того чтобы здесь работать, надо научиться быть сумасшедшим!

В самом деле, страна сумасшедшая. Где еще найдутся идиоты, которые вчетвером, а то и меньше, нападут на укрепленный блокпост? Где еще найдутся счастливчики, которые выживут после того, как их машина попадет под пулеметный огонь? Где еще можно найти кретинов-везунчиков, которые после этого нападут на сам блокпост с шестью тренированными, хорошо вооруженными десантниками и перебьют этих самых тренированных, как осенних мух свернутой в трубу газетой? Нет, это просто сумасшествие. И для того чтобы воевать с этими сумасшедшими, надо самому стать сумасшедшим. Надо. А как?

– Не умеете? Тогда вас нельзя было пускать сюда! Выметайтесь. Я отправлю письмо, вас встретят на родине и отдадут под суд.

Генерал Грегори Макбаррен кричал не напрасно. На него-то шишек посыплется куда больше, и шишки эти будут гораздо тяжелее. Что взять с дурака-полковника, который пренебрег кажущимися формальностью обязанностями. Ничего. А он…

Макбаррен попытался расслабиться, даже откинулся на спинку кресла. Не получилось. Ощущение было паскудным, словно он проглотил железный лом и тот не дает ему ни ссутулиться, ни расслабиться, ни развалиться в кресле.

Генерал взял ручку, перевернул кверху ногами лежащий перед ним доклад и принялся рисовать человечков с выпученными глазами и прямоугольными головами, похожими на Барта Симпсона.

Машина на дороге была одна. Несчастный «фольксваген» хрен знает какого года выпуска. Причем машину с блокпоста изрешетили так, что ездить больше не будет. Трупов в машине не обнаружено, стало быть, ехавшие в ней люди ушли. Сколько человек могло ехать в этом рыдване? Допустим, четверо. Четверо пусть даже полоумных русских – это не страшно. Страшно другое.

Шесть трупов, бережно разложенных в палатке, – вот что страшно. И не потому, что трупы, а потому, что не понятно, как такое могло случиться. Спящими их, что ли, постреляли? Ну не могли же они все спать. И потом, машину из пулемета изрешетили? Изрешетили. Значит, не спали, значит, видели, значит, были в курсе. Так что же там могло, черт подери, случиться?

Или помимо машины там был еще кто-то? Тогда где трупы? Не могли же шесть десантников ни в кого не попасть? Где трупы?! С собой унесли?

Макбаррен нарисовал очередного человечка, стоящим спиной со спущенными штанами и толстой задницей. Вот вам всем!

Странный, мохнатый, кажущийся живым дым кружил по комнате. И в самом деле как живой. Сперва молодая, активная струйка, бодро и поспешно устремляющаяся вверх, рвущая ткань мироздания. Потом размеренная витиеватость. Дым, словно проникаясь самой структурой бытия, расползается, расходится в стороны. Это уже зрелый дым. А потом, когда каждый сантиметр комнаты постигнут и заполнен, дым начинает покровительственно оседать вниз. Он знает все, он понимает многое, но силы, той ярой молодой, которая вначале движет его безоглядно вверх, уже нет. Выдохся дым. И это старость. Старость, которая знает, но не может, и тихо клонится к полу.

Хозяин порадовался показавшейся удачной философии и выпустил новый клуб дыма, наблюдая за очередным этапом становления и старения.

Дверь распахнулась, араб без стука тихонько скользнул в комнату.

– А ты совсем распоясался, Мамед, – констатировал хозяин. – Стучать уже не обязательно? Это все же не рабочий кабинет. А вдруг я любовью занимаюсь?

– С кем?

– Бестактный вопрос. С Макбарреном, например.

– Это исключено, хозяин, – улыбнулся араб. – Грегори Макбаррен ждет в гостиной.

– Пусть зайдет, – распорядился хозяин.

Интересно, что понадобилось этому американскому барбосу. Хозяин выпустил новую струйку дыма: