Энн Маккефри - Корабль, который пел

Обращаясь к пациентке, она тихо и отчетливо произнесла:

— Если вы меня слышите, постарайтесь, пожалуйста, опустить правое веко.

На протяжение секунды, показавшейся всем столетием, никакого движения не последовало. Потом медленно-медленно, словно преодолевая чудовищное сопротивление, правое веко опустилось на долю миллиметра.

— Чтобы мы могли быть уверены, что это движение — сознательное, я прошу вас постараться дважды расширить ноздри.

Снова прошло время, и вот Хельва уловила слабое движение ноздрей. Она заметила еще кое-что, куда более важное, — бисеринки пота, выступившие на лбу и верхней губе больной и сразу же привлекала к ним остальных.

— Каких колоссальных усилий это, видимо, стоило несчастному, попавшему в заточение разуму, — с бесконечным состраданием проговорила Теода. Ее рука с закругленными пальцами мягко легла на влажный лоб женщины. — А теперь отдыхайте, милая. Мы больше не будем вас мучить, но знайте — у нас появилась надежда.

Только Хельва заметила, как бессильно поникли и почти сразу же распрямились плечи Теоды, когда она направилась к соседней койке.

Хельва сопровождала Теоду на всем протяжении обхода — из женского отделения в мужское, а оттуда в детское и даже в бокс для младенцев. Эпидемия не пощадила ни старых, ни малых — даже малыши, которым было несколько недель от роду, стали ее жертвами.

— Можно лишь надеяться, что чем моложе больной и чем более упруги его ткани, тем больше шанс, что их функции восстановятся, — заметил один из провожатых Теоды. Хельва поймала часть его жеста — он обвел рукой отделение, в котором стояло пятьдесят кроваток с неподвижно застывшими на них младенцами.

Теода нагнулась и взяла на руки крошечного трехмесячного малыша розового и белокурого. Тельце у него было упругое, цвет кожи свежий. Ловким движением женщина оттянула грудную складку и сильно ущипнула. Глаза младенца расширились, ротик приоткрылся, издав слабый писк.

Теода быстро прижала малыша к груди и стала покачивать, как бы извиняясь за то, что сделала ему больно. И хотя одеяло приглушало звук и ограничивало видимость, Хельва успела увидеть и понять то же, что и Теода.

Пока Теода укачивала младенца, до Хельвы долетали только обрывки разгоревшегося спора. Но вот прежний уровень зрения и Слуха вернулся к ней — Теода положила ребенка на живот и стала осторожно сгибать и разгибать его ручки и ножки, подражая тем беспорядочным подергиваниям, которые предвещают начало первых самостоятельных движений.

— И так мы будем работать с каждым ребенком, с каждым больным — по часу утром и вечером. Если возникнет потребность, мы мобилизуем всех взрослых и всех сознательных подростков на Аннигоне, и они станут нашими помощниками. Если мы хотим достучаться до мозга, восстановить связь между разумом и нервной системой, нам придется восстанавливать функцию мозговых центров с самого начала деятельности мозга. Нужно спешить. Эти несчастные и так слишком долго ждут, чтобы их освободили из кошмарного заключения.

— Но… но как, доктор Теода, вы можете обосновать свои выводы? Вы же сами согласились, что данный случай имеет меньше сходства с эпидемией на Медее, чем считалось первоначально.

— Пока я не могу дать вам никаких обоснований. Да и к чему это? Весь мой опыт подсказывает, что я права.

— Опыт? Вы, наверное, хотели сказать «интуиция»? — неодобрительно изрек чиновник. — Но не можем же мы, доверившись интуиции одной женщины, отвлекать занятых людей от их дел…

— Разве вы не видели испарины на лице той женщины? Не поняли, какого усилия ей стоило всего лишь опустить веко? — набросилась на него Теода. Так неужели после этого какие-то усилия с нашей стороны могут показаться вам слишком большими?

— Зачем столько эмоций? — вспылил чиновник. Разве Аннигон не приютил у себя переживших эпидемию, невзирая на опасность стать жертвой того же вируса?..

— Не надо, — решительно заявила Теода. Прежде, чем приблизиться к Ван Гогу, ваши корабли убедились, что эпидемия миновала. Но это к делу не относится. Я возвращаюсь на корабль и немедленно свяжусь с Ценкомом. И вы получите и обоснование, и подтверждение в аккуратнейшей компьютерной распечатке. Она резко повернулась, и Хельва увидела почтительно застывших поодаль медсестер. — Но прошу тех из вас, кто любит детей и доверяет женской интуиции: делайте то, что я вам показала, независимо от того, будет получено подтверждение или нет. Терять все равно нечего, а живых нужно спасать.

Теода стремительно покинула больницу, не обращая внимания на жалобы и уговоры чиновников. Она забралась в машину и велела возвращаться на корабль. Услышав ее звенящий от бессильной ярости голос, водитель счел за лучшее не вступать в разговоры. Хельва видела, как сильные пальцы женщины, ни на миг не останавливаясь, беспокойно шевелятся — то судорожно сжимаются, то беспомощно вытягиваются, то теребят застежку куртки. Словно почувствовав ее взгляд, Теода резко отключила связь.

Нимало не смутившись, Хельва переключилась на наружные камеры, которые давали более широкий обзор, и поймала приближающуюся машину. Экипаж высадил пассажирку и уехал. Но Теода не спешила входить в лифт. Ограниченная неудобным углом зрения, Хельва могла только наблюдать, как женщина ходит взад-вперед.

Онро храпел в каюте, а Хельва терпеливо ждала.

— Прошу разрешения войти, — наконец тихо сказала Теода.

— Разрешение дано.

Пошатываясь от усталости, вытянув руку вперед, как будто нащупывая путь в темноте, Теода вышла из лифта. Бессильно упала в пилотское кресло и, облокотившись на пульт, уронила голову на руки.

— Ты видела, Хельва, — пробормотала женщина, — ты все видела. Эти несчастные пребывают в таком состоянии уже больше шести недель. И моргнуть глазом для них тяжелее, чем поднять тонну. Разве мыслимо — пережить такое и сохранить рассудок?

— У них всегда остается надежда. Не забывай, Теода: если есть уверенность, что разум не пострадал, без тела в конце концов можно и обойтись. И даже найти в этом кое-какие преимущества, — напомнила она.

Теода стремительно подняла голову и, повернувшись в кресле, ошеломленно уставилась на панель, за которой скрывалось заключенное в капсулу тело Хельвы.

— Ну да… И ты сама — отличный пример!

Потом сокрушенно помотала головой.

— Нет, Хельва. Одно дело — когда тебя с младенчества приучили к этой мысли, и совсем другое — когда ты вынуждена смириться с ней, как с единственным выходом.

— Молодые без особых потрясений привыкнут к жизни в капсуле. Повторяю, в ней есть свои преимущества и прямые выгоды. Вспомни, как я сопровождала тебя в твоей поездке в больницу.

— Но иметь возможность ходить, дотрагиваться руками, вдыхать запахи, смеяться и плакать…