Андрей Столяров - Детский мир

Сергей поставил кактус на полку и, отступив на шаг, полюбовался колючими пупырчатыми шарами, налезающими друг на друга.

Какой ты у меня красивый, подумал он. Крепенький такой, со свеженькими иголочками. Хорошо, что я не послушал «Садовода-юбителя» и не рассадил тебя в марте, как там советовали. Что бы сейчас из этого было? Ничего хорошего из этого не было бы. А так – вон какой симпатичный. Тесно тебе, конечно, мало земли. Ну так что ж, тесно? Зато и будешь высовываться из горшка, как задумано. Подкормил я тебя, свежего песочку добавил – расти, радуйся. Ты еще у меня зацветешь где-нибудь в сентябре. Вон, бутончики на двух макушках уже намечаются. Правда, цветешь ты не очень красиво, но я рядом для контраста поставлю бегонию. И тогда вы оба у меня заиграете. Чудненькая будет картинка. Элегантное и вместе с тем яркое цветовое решение.

Он представил себе, как осенью, когда бегония зацветет, будут багроветь над наростами кактуса крупные, мясистые, алые изнутри кувшинчики. Впечатляющая композиция. Надо будет добавить сюда еще что-нибудь стреловидное. Например, акорус какой-нибудь. Или нет: сансивьера молоденькая будет тут в самый раз. Значит, решено. На нижнюю полочку – сансивьеру. Надо только повернуть ее к свету щучьими ребрами.

Он набрал в ложечку немного спитой заварки и уже собирался подсыпать ее на узловатые, бледные, как турнепс, корни бегонии, но стеклянная дверь на веранду опасно задребезжала и из комнаты появилась Ветка, ощеренная, как зверек.

– Я так больше не могу, – сказала она. – Он мне хамит все время. Я к нему – вежливо пытаюсь, по-человечески, а в ответ одни: «чего?», Да «не буду». Тут у кого хочешь терпение лопнет…

– Ну что там опять? – мельком спросил Сергей.

Ветка немедленно вспыхнула.

– Тебя это, конечно, не беспокоит. Ты тут погружен в мировые проблемы. Надо ли подрезать пелею или не надо? А вот то, что ребенок растет дубиной – пусть жена занимается. Глухой какой-то. Надоели вы мне оба – бездельники!..

Пряди выбившихся волос прилипли у нее ко лбу, а дрожащие щеки приобрели синеватый оттенок. В тон лиловому тренику, которым она была обтянута.

Сергей отвернулся.

Как она разговаривает с читателями, подумал он. Ничего удивительного, что в библиотеку никто не ходит. Кому это надо – иметь дело с фурией. А ведь была симпатичная девушка, танцевала на школьном балу. Интересно, куда все это выветривается?

– Ты меня слышишь?!.

– Ладно…

Он поставил банку с остатками чая и через порожек, обитый войлоком для тепла, шагнул в комнату, где подсвеченный мельканием телевизора притулился у кресла на толстом ковре какой-то скорченный Дрюня – в рваных джинсах и желтой футболке, украшенной оскалом чудовища.

Вид у него был подавленный.

– Ну так что? – сурово поинтересовался Сергей.

Он сообразил вдруг, что понятия не имеет, в чем тут дело.

Ветка, однако, была наготове.

– В булочную попросила сходить, – пояснила она. – Хлеб кончается, а завтра магазины закрыты. Что ты думаешь, не может он, видите ли.

– Аргументы? – спросил Сергей.

– Лень и хамство – такие у него аргументы… Телевизор он хочет смотреть. Я для него – пустое место.

– Неправда, – вдруг сказал Дрюня мальчишеским хриплым голосом.

Сергей повернулся.

– А в чем тогда затруднение?

– Поздно уже…

Сергей посмотрел на часы.

– Сейчас половина восьмого. Булочная закрывается ровно в восемь. Ходьбы здесь десять минут. Ты вполне успеваешь.

Дрюня скорчился на ковре еще больше.

– Я не в том смысле…

– А в каком?

– Ну… вообще поздно… – Я тебя что-то не понимаю, – сказал Сергей. – То тебя с улицы не докличешься, то тебе – поздно, хотя еще восьми нет. Как-то не очень связывается… – Он вдруг запнулся, вспомнив, что как раз последние вечера Дрюня почему-то присутствовал дома – либо изнывая от скуки, либо приклеившись к телевизору. Добавил не очень уверенно. – Или, может быть, ты темноты боишься?

Шутка не получилась. Дрюня поднял на него упрямый затравленный взгляд, и Сергей неожиданно понял, что он и в самом деле боится. Темноты ли, не темноты, но из дома его сейчас не вытолкаешь, разве что с превеликим скандалом – через крики и применение силы.

Он быстро сказал:

– Хорошо, а со мной пойдешь? Все равно мне надо прогуляться с Тотошей. Мы тогда погуляем полчасика, а ты – в булочную. Устраивает?

Тотчас из укромного закутка за шкафом вылез рыжеватый, в подпалинах, какой-то продолговатый Тотоша и, как бешеный, задергал остатком хвоста, реагируя, видимо, на магическое – «погуляем».

С плюша морды у него свисали седые усики.

– Конечно, папа!..

Ветка раздраженно сказала:

– Вечно ты ему потакаешь. Разумеется, он никого слушать не будет.

– Веточка… – нежно сказал Сергей.

– И не называй меня Веткой!

– Ну, положим, Виктория… Так мы почапали?

– И не застревайте на два часа!

– Постараемся…

– Ужин вас ждать не будет!

– Понял, – кивнул Сергей.

По пути в булочную он сказал:

– Слушай, Андрон, а, может быть, имеет смысл пересмотреть какие-то принципы поведения? Может быть, не следует каждый раз доводить до конфликта? Если Ветка к тебе обращается, то – сделай, и все. Ветка, в общем, не так уж часто к тебе обращается.

– Мама не любит, когда ее называют Веткой, – заметил Андрон.

– Ладно, не в этом суть. Только легче выполнить просьбу, чем ввязываться в дискуссию. Делать-то все равно приходится. Ну а если уж совсем нет желания, тогда – объяснись. Но – спокойно и вежливо, я не думаю, что Виктория будет настаивать. Женщины вообще довольно покладисты. Как ты считаешь?

Некоторое время Андрон молчал, а потом вдруг нагнулся и подхватил с земли увесистую длинную палку – покрутил ее, видимо, примеряя к руке, и понес – словно меч, выставленный для защиты.

– Так как ты считаешь? – спросил Сергей недовольно.

Андрон вздохнул.

– Папа, ты говорил мне недавно, что бывают ситуации, когда ничего объяснить нельзя. И когда приходится полагаться только на… словесное утверждение. Если ты человеку веришь, то значит, веришь. Извини, но это именно та самая ситуация…

– А мне ты можешь сказать, в чем дело? – поинтересовался Сергей.

– Именно тебе?

– Да.

– Нет, не получится…

Сергей промолчал.

У ребенка крупные неприятности, подумал он. Впрочем, ну какие у него могут быть неприятности? Должен, верно, кому-ибудь, а попросить денег стесняется. Или, может быть, рассорился с Мусей: что-то ее последнее время не видно. Ладно, через несколько дней образуется.

– Шагай веселее, – сказал он.

Они прошли огородами и через переулок, утоптанный до черноты, повернули на вечернюю тихую улицу, левый край которой через овраг спускался к реке, а на правом, за площадью трепетали огни Торгового центра.