Николай Лукин - Судьба открытия

Капитан не случайно вызвал нового матроса в рубку: он исподволь присматривался к новичку. И Шаповалов оправдывал его надежды. В виде поощрения он даже позволил Шаповалову в шторм стать за рулевое колесо.

Впоследствии их отношения вдруг приобрели какую-то особенную сложность. Произошло это в сентябре. «Таврида» ходила почти с половинным составом команды: группа матросов, как на грех заболев, разом списалась на берег, в больницу. Рабочих рук тогда не только в Мариупольском порту — вообще не хватало в Советском Союзе. Все поглощали стройки пятилетки.

Захарченко передал Шаповалову:

— Иди, капитан тебя зовет.

Капитан был в своей каюте. Он пригласил Шаповалова сесть. Потом как-то странно сказал:

— Вот, говоришь, — ты в летную школу?

— Через десять дней, да.

— Будь добр, ты мне вот что ответь: там много ли желающих учиться на пилота? Например, меня бы приняли?

— Вы по возрасту не подойдете, — улыбнулся Шаповалов.

— Значит, молодых достаточно?

— Двое на вакансию!

— Скажи на милость! У нас-то на «Тавриде» дело несколько похуже!..

Взгляд капитана был умный, с дружеской хитринкой, спрашивающий. Шаповалов смотрел с веселым упрямством. Тотчас же поднялся на ноги. Он ясно понимает, куда клонится беседа. Но, что бы тут ни было, он явится в школу в назначенный срок. Его не свернешь с пути никакими уговорами!

— Вижу: очень хочется поехать! — сказал капитан, искренне вздохнув. — А может быть, потерпишь до будущего года?

Шаповалов перестал улыбаться. Они заранее условились, что он поработает матросом на «Тавриде» лишь два месяца. А теперь ему подумалось, будто с ним затеяли нечестную игру. Ну, он тем более поставит на своем, если капитан не хозяин собственному слову! Шаповалов здесь — временный гость.

Капитан же, доверительно притронувшись к его руке, проговорил:

– «Тавриду» нам хоть завтра ставить на прикол. Давай решим, что будем делать. Я член партии, ты кандидат. Оба мы с тобой большевики.

Внезапно в памяти Шаповалова мелькнуло: степь, покрытая снегом; длинной вереницей, еле видной в сумраке, тянется красногвардейская колонна. «Крепись, крепись, сыночек — мы с тобой большевики!»

— Я совета прошу, — продолжал капитан. — Как считаешь, можно ли сегодня отпустить хоть одного матроса? Сколько у нас в команде людей?

Шаповалов глядел почти исподлобья.

— Совета? — переспросил он и помедлил. — Чего ж… совет единственный: пока нельзя никого увольнять. Ни одного человека.

— И тебя нельзя увольнять?

— И меня нельзя увольнять.

— Ты на меня не сердишься?

— Нет, не сержусь, — ответил Шаповалов без улыбки.

А в кубрике он оживленно, подшучивая над собой, рассказывал товарищам о разговоре с капитаном. Будто он и так и этак изворачивался, а капитан — хитрый старый запорожец — припер его к стене. Что поделаешь? Лопнула нынешней осенью для него летная школа. Но в будущем году — уж черта с два! В будущем году он все равно туда пойдет учиться, какие бы ни были обстоятельства.

Незаметно приблизилась зима. В мыслях Шаповалова нет-нет, да промелькнет забота о судьбе вещей из лаборатории Пояркова. Быть может, фасонное стекло и банки, раскопанные им, до сих пор лежат без движения. Уж очень этот Федор Николаевич легковесный человек.

Чувствуя себя за это ответственным, и чтобы подтолкнуть его, напомнить об обещанной посылке образцов в техникум на экспертизу, Шаповалов отправил Федору Николаевичу письмо.

Оно вернулось на «Тавриду» с пометкой на конверте: адресат на руднике не проживает, выбыл неизвестно куда.

Обеспокоенный новым осложнением, Шаповалов тотчас написал Танцюре. Попросил узнать, как обстоит дело с выкопанными лабораторными предметами.

А Азовское море в декабре покрывается льдом. На зимний период — до февраля — «Таврида» вышла за Керченский пролив, чтобы перевозить грузы только между черноморскими портами. Погода стояла штормовая. Малочисленной команде было тяжело работать.

Ответное письмо Танцюры Шаповалов получил в Новороссийске. Он распечатал его негнущимися от холода пальцами и прочитал на палубе во время погрузки цемента — под поскрипывание блоков, под возгласы «вира» и «майна».

Оказывается, Федор Николаевич подлым образом покинул Лельку Крутоверхую и сбежал с рудника, заметая за собой следы. А ящики с имуществом Пояркова тоже куда-то исчезли. Танцюра ходил на спасательную станцию, спрашивал у лаборантов. Лаборанты не знают ничего. Вместе с Танцюрой они искали эти ящики в сараях, добросовестно искали — и признаков их не нашли.

Именно в тот день в Новороссийске, когда закончилась погрузка судна, вдруг выпал свободный часок. Шаповалов и Захарченко отправились вдвоем побродить по городу.

Пронизывал ветер. Дома будто нахохлились, местами снегом облепило стены. Скользко — на тротуарах лед.

— Черт его возьми, — возмущался Шаповалов. — Я думал, он все-таки порядочнее человек!

— Это химик-то? Тю! — воскликнул Захарченко. — Пиши пропало! Одно слово — химик свинячий. Недаром пословица есть. — И он усмехнулся озябшими губами. Начал утешать: — Послушай, Петя, да толк же все равно один, что так, что этак. Не кто-нибудь, это говорю тебе я! Чего там. Ну, порошки устаревшие… кому они нужны? Выкинь ты из головы, а то икота в гроб беднягу вгонит — Федора твоего Николаевича.

Неуютно было на улице. Они шли мимо витрин магазинов. Остановились перед книгами. Захарченко со свойственной ему живостью обрадовался:

— Вон — Чехов, забавные рассказики. Петя, давай зайдем, купим!

В магазине Захарченко облокотился о прилавок и, молниеносно познакомившись, уже перешептывался о чем-то с девушкой-продавщицей. Девушка тихонько захихикала. Второй продавец, старичок, искоса наблюдал за обоими матросами.

А Шаповалов, передвигаясь вдоль прилавков, разглядывал книги. Брал в руки то одну из них, то другую. Задержится, посмотрит — положит книгу на место.

В «Основах химии» Менделеева он увидел рисунки химических приборов. Многое здесь оказалось удивительно похожим на приборы из лаборатории Пояркова. Будто бы осколки, что брошены в степи, склеились и ожили на этих мало для него понятных страницах.

Теперь он взволновался как-то. Торопясь, перелистал первый том, перелистал второй.

— Вот это я возьму! — сказал он продавцу.

— Менделеева?… — недоверчиво протянул старичок. Ощупал взглядом чернявого матроса. — А может, вас тогда новинка привлечет? — И вынул из-под прилавка толстую книжищу — Меншуткин, «Курс общей химии», для высших учебных заведений.

Шаповалов прикинул на ладони, сколько она весит, раскрыл наугад. Повеселев, захлопнул и прижал ее к себе:

— Да, да, вот эта книга тоже мне необходима!