Юрий Яровой - Зеленая кровь

Но нет, это еще не самая главная фигура; такие люди, как Гриша, Григорий Васильевич Хлебников, могут руководить, могут прекрасно организовать дело, но в науке любое дело зиждется на идее, и чем масштабнее идея, — тем крупнее ученый, ее выдвинувший… Учитель! Вот кто должен стоять за спиной руководителя программы «человек — хлорелла» вот кто «суворовца» мог превратить в ученого…

Титул Сварога — бога солнца и огня — ему был присвоен давно, еще до моего прихода в институт. Рассказывают, дело происходило так: В институт с просветительской целью приехал какой-то видный доктор философии. Его попросили прочесть лекцию. Но едва гость произнес первую фразу о термоядерной физике, где провел величественную аналогию между славянским божеством Сварогом и первооткрывателями энергии атома, как его перебил скрипучий голос: «Сваро'г, глубокоуважаемый».

Лектор запнулся, с недоумением оглядел зал и начал снова: «С древнейших времен человечество мечтало об изобилии энергии. Следы этих мечтаний мы находим в древнегреческих мифах, в скандинавских сагах и в славянских легендах о божестве Сва'роге…»

— Сваро'ге, милейший.

«Глубокоуважаемый» — еще куда ни шло. Но «милейший»?! Доктор философии молча повернулся и с достоинством удалился.

Настаивать на извинениях профессора Скорика перед возмущенным лектором директор института не решился — бесполезно. Профессор Скорик его бы просто не понял: «Извините, за что? Пусть придет ваш лектор к нам на семинар, мы ему объясним, почему Сваро'г, а не Сва'рог».

Я сознавал: это пока лишь штрихи к портретам; понастоящему ученых можно понять, лишь поняв суть дела, проникнув в существо руководящей их жизнью идеи… Что мне продиктовал днем Исследователь, мой провожатый? Продиктовал, как исходный, главный тезис к моему будущему очерку:

«Константин Эдуардович Циолковский уделял большое внимание созданию надежных систем, обеспечивающих нормальную деятельность космонавтов на борту корабля, и в частности удаление из воздуха продуктов жизнедеятельности человека, в первую очередь углекислого газа. Справедливо полагая, что идеальным решением является создание замкнутого цикла, аналогичного круговороту веществ на Земле, Циолковский не отрицал возможности применения химических веществ для удаления углекислоты…»

Все верно, в этом суть того, что я увидел в институте и о чем мне рассказывал Исследователь… Но как сухо выглядит на бумаге суть программы «человек — хлорелла»! И хотя Исследователь в ответ на мой вопрос «А как же все начиналось?» лишь пожал плечами (так ли это существенно? В науке важно не начало, а результат!), я уже знал… я хотел и мог представить. И к утру вместо набросков очерка, которым я должен был отчитаться за свою командировку в Институт физики, на столе появился первый эскиз темы.

Я до самой, видно, смерти не забуду «тронную речь» Хлебникова, с которой он наш отдел простейших начал превращать в лабораторию по разработке космической техники. Мы, все собравшиеся на очередное чаепитие, были поражены: какие перспективы, какой поворот экологии! Экология человека — кто бы мог до этого додуматься? Додумался, как потом выяснилось, сам Сварог, но тогда… Сто лет экология изучала полевок, зайцев, мышей, бурундуков, и вдруг — сам человек. Еще более поразительным был сам поворот темы — человек в изолированном объеме. Не в цехе или конторе, не в кинозале или у себя дома, в квартире, а именно в герметично замкнутом объеме. Не надо было располагать семью пядями во лбу, чтобы сообразить, что имелось в виду, Все газеты только и писали: космос, космос… Чаепития Сварог проводил у себя в лаборатории — священная традиция». Ровно в час (в то время у нас в институте не было даже буфета, не то что столовой, а сам институт — на краю города, в огромном Ботаническом саду) мы все выбирались из своих конурок и углов и шли на «симбиоз» (профессор Скорик руководил не только отделом простейших, но и лабораторией симбиоза). Симбиозники занимали две комнаты (роскошь по тем временам просто царская!): в одной из них, меньшей, на высоком табурете перед огромным вытяжным шкафом, почти забравшись в него, восседал сам Сварог (это тоже, учитывая острейший дефицит на лабораторное оборудование, было не меньшей роскошью — использовать лабораторный стенд с отличным вытяжным шкафом в качестве письменного стола!), а в другой, квадратной, одну стену которой занимала черная школьная доска, стоял огромный стол, обставленный аппаратурой и стендами. За этим столом, облепив его со всех сторон, и работали обычно симбиозники и симбиозницы. За исключением Гриши, Григория Васильевича Хлебникова, — тот работал за собственным столом, который воткнули к нам, биофизикам.

И вот, когда пробивал священный час, все бумаги со стола словно ветром сдувало, и в центре его появлялся ведерный самовар. Симбиозницы расставляли по периметру стола не меньше тридцати чашек, нарезали гору хлеба, колбасы, сыра, все это обращалось в сотню бутербродов. Сварог выползал из своего персонального вытяжного шкафа, взгромождался на такой же высокий круглый лабораторный стул напротив доски, и дежурная лаборантка распахивала дверь в коридор: «Граждане «простейшие»! Семинар начинается».

И мы, отправляя недокуренные сигареты в пожарный ящик с песком (Сварог не выносил даже запаха табака), шли на чаепитие.

На чаепитиях-семинарах сидеть имел право лишь один человек — сам Сварог. Все остальные толпились вокруг стола (да и где их было рассадить?), жевали бутерброды, запивали крепким густым чаем и слушали очередного оратора (в этом тоже был свой смысл — голодный кончит доклад быстрее).

Семинар всегда открывал сам Сварог.

«Граждане «простейшие», — начинал он своим скрипучим, как у коростеля, голосом, и его огромная, с отвисшими щеками, с тройным подбородком голова при этом подрагивала от предвкушения удовольствия. — Тему сегодняшнего чаепития я бы определил следующим образом: информация как особая разновидность антиэнтропии».

При этом, как правило, возникал легкий шум: какое эта тема имеет отношение к нам — к отделу простейших организмов? К нам — микробиологам, экологам, биофизикам, наконец? Что такое антиэнтропия? В первый раз слышим…

«Итак, граждане «простейшие», — повторял тему семинара Сварог, — информация как своеобразная форма антиэнтропии. Таюша, — подавал он карточку лаборантке, — выпишите, пожалуйста, на доске что положено».

Лаборантка выписывала на доске формулы, мы жевали бутерброды, докладчик сумбурно излагал… Семинар шел своим чередом

И в этот раз, когда докладчиком выступал Гриша, Григорий Васильевич Хлебников, шум тоже, конечно, был. Но совсем другого рода: Сварог убил нас латынью.