Михаил Тырин - Контрабандист

Мне полагалось знать обо всех основных этапах их работы, поэтому я несколько напрягся.

– А что у нас сегодня происходит? – спросил я, стараясь выглядеть беззаботным. – Почему все так носятся, и радио не умолкает?

– Работаем по плану, – ответила Тася, но я тут же разглядел, что она несколько растерялась.

Значит, попал в точку. Они от меня что-то скрыли, и я могу на это пожаловаться. Вот ты и в моих руках, девочка.

– Тасенька, буду признателен, если вы мне расскажете, чем сегодня заняты ваши коллеги. Сами знаете, не для праздного любопытства спрашиваю…

Она растерялась еще больше. Не отвечать мне нельзя. Отвечать – почему-то не хочется.

Она вскочила, бросив недоеденный салатик, пробормотала, чтобы я поговорил с академиком Ступичем, и поспешно направилась к двери.

– Отлично, идем к академику, – и я вскочил вслед за ней.

Она шла быстро и не оборачивалась, я трусил ей вслед, тщетно пытаясь поддерживать неторопливую беседу. Вдруг я почувствовал, как кто-то с силой опустил мне ладонь на плечо. И тут же услышал:

– Здорово, пернатый, бля!

Это был Крэк. Он стоял передо мной и улыбался во всю свою немаленькую физиономию. У него на плече висела большая сумка, сам он выглядел, как хорошо отдохнувший курортник. Поодаль стояли еще несколько таких же веселых и отдохнувших бойцов, несколько лиц были мне знакомы по полету на Луну-один. Я запоздало вспомнил, что сегодня ждали каких-то ребят из увольнительной – я случайно услышал об этом от вахтенных.

– Ну, ты как? – весело спросил Крэк, ни капли не смущаясь и не удивляясь. – Освоился, бля?

– Осваиваюсь, – коротко ответил я. – Извини, бежать надо. Потом поговорим, ладно?

– Поговорим, бля, обязательно, – кивнул Крэк. – Расскажешь, что да как.

Пока я болтал, Тася исчезла из поля зрения. Я догадывался, в какую сторону ей было надо, поэтому со всех ног устремился ее догонять.

И вдруг я почувствовал, что падаю.

Это было крайне странное ощущение – я вроде не спотыкался, в собственных ногах не путался, а просто ни с того ни с сего начал падать. Через секунду я понял, что не падаю, а просто-напросто лечу – исчезла сила тяжести. Навстречу мне летели трое инженеров в оранжевых комбинезонах, на их лицах я успел разглядеть крайнюю степень удивления.

Было с чего удивляться. В этом секторе базы не было гравитационных машин, которые могут взять да отключиться, здесь сила тяжести достигалась исключительно вращением. Впрочем, обдумать превратности физических законов я не успел. Вслед за силой тяжести исчез и свет.

В полной темноте я вписался корпусом во что-то твердое и закрутился на месте, как щепка в водовороте. Прошла секунда или две, после чего включилось тусклое аварийное освещение. Я посмотрел вокруг – и обомлел.

Коридор терял очертания. Он был зыбким, как желе. Вдоль потолка, стен, пола что-то текло, я словно находился в канализационной трубе. Более того, в этой трубе успели появиться водоросли – полупрозрачные нити пышными гроздьями колыхались повсюду.

И еще я успел увидеть, как на меня надвигается что-то едва различимое, поблескивающее, шевелящееся, какой-то шар из прозрачной слизи.

Должен сказать, что голова моя шла кругом. То ли я сильно ударился, и последствия недавнего сотрясения напомнили о себе, то ли вместе с тяжестью и светом начал исчезать и кислород. В любом случае, состояние мое напоминало рассвет после пьяной ночи.

Наконец гравитация вернулась, и я как-то подозрительно мягко плюхнулся на пол. И пьяное головокружение, кажется, начало проходить.

Но струящееся по коридору желе никуда не делось!!! Я видел его, я ощущал его теплые мягкие волны, обтекающие тело. Воздух был наполнен какими-то полупрозрачными бликами, словно вокруг водили хороводы волшебные медузы.

Невдалеке, как и я, ковырялся в прозрачных струях один из трех инженеров. Он заметил меня и пару секунд пялился с совершенно обезумевшим видом.

Я поднялся на ноги и пошел, сам не зная, куда. Я слышал, как в коридорах и помещениях вокруг кричат люди, где-то топало множество ног, где-то верещали динамики интеркома.

Потом в глубине базы раздался скрежет, да такой, что по коже побежали мурашки. Я явственно ощутил, как дрогнул пол под ногами. Через несколько секунд скрежет повторился, потом еще и еще. Теперь железное тело базы прямо-таки тряслось и ходило ходуном, я с трудом удерживал равновесие.

Сказать по правде, я и сам ходил ходуном. Страшно было так, что не пересказать. Дико хотелось где-нибудь спрятаться, в какой-нибудь маленькой крепкой комнатке, сжаться в комок, зажмуриться и пережить этот внезапный катаклизм. Да хотя бы под одеялом затаиться, как в глубоком детстве.

Вскоре я перестал понимать, где нахожусь, в какой части базы. Коридоры и двери слились в монотонный лабиринт, заполненный струящимся желе. Часто попадались люди, но всем было не до меня – одни беспомощно ковырялись на месте, другие куда-то тащились, третьи стояли или сидели в оцепенении. И по-прежнему базу сотрясал леденящий душу скрежет.

Неожиданно я набрел на дыру в переборке. Сантиметровый металлопластик был порван, как бумага, сквозь щель могли бы пройти одновременно двое. Трещина прошила базу на приличную глубину, мне были видны такие же разодранные переборки метров на двадцать вперед. Чем, скажите на милость, можно так изуродовать конструкции – прочные и надежные?

Дальше – больше. Коридор впереди был искорежен, проще говоря, сжат в гармошку. Там было темно, но когда я пригляделся, то увидел, что его пересекают выгнутые балки и переборки, напрочь перекрывающие проход. С потолка свешивались искрящиеся обрывки кабеля, где-то шипел протекающий теплоноситель.

С первого взгляда казалось, что здесь взорвалась бомба. Я постоял полминуты, вглядываясь в темноту, пока не решил идти обратно. И тут я услышал стон.

Я сначала подумал, что скулит маленькая собачка. Но собачек тут не водилось, это вполне мог быть человек. Тася, например. Вообще стон был не мужским, следовательно – женским. Ну, не детским же…

Стоит ли говорить, что я тут же пошел на звук. Мне пришлось лезть через мешанину скрученного металла, рискуя застрять навеки, я посадил несколько синяков и ссадин на теле, но не остановился, пока не увидел источник звука.

Это была маленькая обезьянка в белой распашонке. Она сидела под изогнувшейся переборкой и плакала, прижав лапки к глазам, – совсем как маленький человечек. Она была какая-то тощая, облезлая, но я и сам сейчас выглядел, пожалуй, не лучшим образом.

Мне стало ужасно жаль ее. Всегда жаль зверьков, которые страдают по милости человека, хотя сами ни в чем не виноваты и даже не догадываются, за что их мучают.

Я протянул руки и вытащил ее. Обезьянка доверчиво прильнула ко мне и затихла. Я чувствовал, как бешено колотится ее крошечное сердце.