Михаил Тырин - Контрабандист

У меня пощупать не успели, от запаха духов я, кажется, блеванул прямо на чьи-то стройные белые ноги. А может, не я, не помню.

Финальный аккорд: мы с Крэком тащим друг друга в гостиницу. Нас сопровождают два робких вежливых полицейских, не решаясь подходить близко.

Наконец кровать… занавес.

Меня разбудила испуганная горничная, которая подумала, что я умер. И немудрено: я лежал поперек комнаты в позе пятиконечной звезды, полностью одетый, только пиджак почему-то наизнанку. Вокруг блестели осколки вдребезги разбитого зеркала.

Я отправил горничную за пивом, а сам полез по карманам – смотреть, сколько осталось наличных после вчерашнего.

Рука наткнулась на комок смятых квитанций из банковского терминала.

– Ах ты черт! – процедил я и принялся разглаживать маленькие листки.

Через минуту нашел то, что искал. Первые три цифры на служебном бар-коде ясно и понятно указывали, что меня ждет сообщение. Вряд ли оно приятное, но прочитать его я обязан. И отреагировать в установленном порядке.

Я по возможности привел свою внешность в порядок и вышел в холл гостиницы. Первый же банкомат попробовал квитанцию на вкус, недовольно поворчал и затем вывел на дисплей сообщение: «Ректорат обеспокоен вашим долгим отсутствием. Пожалуйста, оставьте метку пребывания».

Воровато оглядевшись, я настучал на клавиатуре несколько цифровых комбинаций. В Ректорате их расшифруют и поймут. Не отходя от терминала, я зарезервировал в местной сети для себя телефонный номер, что следовало сделать еще вчера.

Больше от меня ничего не зависело. Ректорат сам меня найдет, если сочтет нужным. Я отправился обратно в номер, где меня ожидала горничная с пивом, которая уже наскоро прибралась и надеялась получить компенсацию за мое плохое поведение.

Компенсацию я выдал. После вчерашнего на душе было скверно и хотелось сделать что-нибудь хорошее. И вообще стать хорошим и насквозь положительным. Завести семью, домик с клумбой, собачку… Или какой-нибудь подвиг совершить, спасти тысячу человек ценой неимоверных усилий.

Я промаялся так около часа и никакого подвига не совершил. Вместо этого пошел в гостиничный бар, чтобы добавить внутрь пива, да и перекусить было пора.

Там я встретил Крэка, что логично вписывалось в схему обстоятельств. Крэк заказал пиво, кукурузную водку и омлет с ветчиной.

– Ты не помнишь, кто вчера стюардессу заблевал? – кисло спросил он.

– Нет, – сразу отрекся я.

– Может, ты? Она у тебя на коленях сидела…

– Не помню. Слушай, Крэк, а ты помнишь, что ты вчера нес про Луну-один, про Придумщика?

– Ну, что-то нес… – он пожал плечами.

– Так что это все было, а? Ты ведь так и не сказал.

– А ты не понял?

– Не-а.

– Ну, пока сам не поймешь, я тебе ничем не помогу, – и он сделал жест, словно отринул эту тему раз и навсегда.

– Тогда наливай… – задумчиво вздохнул я.

Мы неторопливо лечились и закусывали, обмениваясь ленивыми репликами, потом подтянулись помятые Кабан с Сисей. Сложив мозаику из обрывков воспоминаний, мы пришли к выводу, что стюардесса облевалась сама, и так ей и надо. Нечего лезть на колени, когда серьезные мужчины отдыхают.

Завтрак плавно переходил в новую пьянку, когда у меня заверещал телефон. Я сунул динамик в ухо и доброжелательно спросил:

– Кому и какого черта от меня надо?

В следующий момент мое лицо приобрело весьма бледный вид. Потому что спокойный голос из динамика проговорил:

– Ректорат приглашает вас на коллоквиум.

Собутыльники, похоже, даже и не заметили, что я ушел. Я нашел защищенный терминал: это был переговорный пункт компании «ИнтерПрайм», где можно было спокойно разговаривать, не опасаясь посторонних ушей. Компания могла бы зарабатывать страшные деньжищи, продавая секреты своих абонентов, но она еще больше зарабатывала, тщательно их охраняя. Уж на что дорогая нуль-связь, но приватная нуль-связь в разы дороже. И Ректорат ее оплачивает.

В глухой кабинке – войс-боксе – чувствовалась вибрация, работала специальная защитная аппаратура. При желании можно было сделать так, что меня не услышит человек, сидящий у меня на коленях, но мне таких сверхмер не требовалось.

На экране появилось лицо: некто седой и старый, напоминающий карикатурного профессора. Это было, конечно, не лицо, а качественная трехмерная имитация. Ректорат мог видеть меня, а я его – нет.

– Мы не получали ваших отчетов с середины сентября, – начал «профессор», не тратя время на формальности и прелюдии. – Объясните причину.

Что я знал точно, так это следующее: отвечать нужно коротко, откровенно, без всяких там полунамеков и жеманства. Что я и сделал.

– Я завербован частным лицом для сбора информации об одном научном проекте.

– Вы не получали санкции Ректората на подобные действия. Научная деятельность – не ваш и не наш профиль.

– Да, знаю. Обстоятельства сложились неудачно. Меня шантажируют, – в этот момент я подумал: а не слишком ли жалким и пьяным покажется им мой голос?

– Вы знаете, что Ректорат может вас защитить?

– Знаю. Но я также знаю, что не должен этим злоупотреблять. И свои проблемы стараюсь решать сам.

– Это неверная позиция. Только мы решаем, насколько серьезны ваши проблемы и есть ли необходимость нашего вмешательстве. В любом случае вы обязаны сообщать обо всех, абсолютно всех изменениях вашего статуса.

– И это знаю. У меня не было возможности связаться, не вызывая вопросов. Я впервые свободен, да и то относительно.

«Профессор» неестественно застыл: видимо, те, от чьего имени он говорил, совещались. Впрочем, иногда мне казалось, что не только его облик искусственный, но и сам разум, который говорит со мной, – тоже машинный.

– Вы обязаны в двухдневный срок подготовить подробный отчет о своем новом положении, – заговорил наконец невидимый представитель Ректората. – К отчету необходимо приложить все данные, которые вам удалось собрать на вашем нынешнем месте. Информация будет передана в компетентные ведомства. Вы, вероятнее всего, будете изъяты и займетесь своей основной деятельностью. Все прежние договоренности остаются в силе.

«Профессор» исчез без всяких «до свидания». Я вышел из войс-бокса, не зная, радоваться ли мне или грустить. Еще мне казалось, что я слишком запутался в хозяевах, уже и не знаю точно, кому служу по-настоящему. Но уж точно не себе.

– Совсем я разучился управлять своим временем, – с грустью проговорил Марциони, бездумно водя пальцами по управляющей панели. – Пять дней полета – впустую. Даже ни одной свежей мысли в голове.