Игорь Дручин - Хрупкое время Ауэны. Сборник научно-фантастических произведений

— Думаете, меня отправят на Землю?

Корренс иронически оглядел его с головы до ног.

— Думаю? Как пить дать! Нужны им здесь лишние свидетели…

— А если я подниму шум?

— Хм. Не советую. Здесь тебя быстро упрячут, а на Земле никто не поверит. Скажут — бред собачий. И все.

— Спасибо, шеф. Жалко бросать хорошую работу. А на Земле еще неизвестно, что будет.

— Попроси рекомендации да гонорар с них сдери, как следует. Они будут вокруг тебя на цыпочках…

— Ладно, шеф, — вздохнул Эрих. — Пойду.

Тронхейм сидел у иллюминатора, ожидая взлета рейсовой ракеты. Посадка заканчивалась. Кто-то опустился рядом в пустовавшее кресло. Эрих повернул голову.

— Элси?!

— Здравствуй, Эрих. Не ожидал встретить?

— Я думал, ты осталась.

Элси зябко поежилась.

— Нет, с меня хватит. Возвращаюсь на Землю. Насовсем.

— Чем же ты тут занималась без меня? Громила местные рестораны?

— Фи. Бери выше.

— Откупила иллюзион?

— Нет, Эрих, — Элси вздохнула. — Со всем этим покончено. Лечилась в вашем институте. Теперь я вполне добродетельная личность, богатая невеста.

— Ну да. Знаю я ваши капиталы!

— Не скажи. Я теперь стою три миллиона долларов. И сто тысяч ежегодно на мелкие расходы!

Эрих удивленно присвистнул.

— Да… Видимо, дела твоего папаши пошли на лад. Послушай, — он подозрительно взглянул на Элси. — Ты случайно оказалась на соседнем кресле?

— Фи, Эрих. За кого ты меня принимаешь? Станет богатая невеста заказывать билет рядом с таким простофилей, которого выгнали с места и даже как следует не заплатили.

— Однако ты неплохо осведомлена о состоянии моих дел. Подозрения переходят в уверенность: ты откупила кресло нарочно!

— Да. И у меня есть деловое предложение. Если хочешь им всем насолить, женись на мне, и мы вместе будем проматывать их денежки.

— Видишь ли, Элси…

— Ах, да! У тебя есть невеста. И твоя прирожденная честность не позволяет тебе…

В это время в проходе появился стюард.

— Мистер Тронхейм, вам радиограмма.

Эрих развернул бланк. Элси демонстративно отвернулась, чтобы не видеть текста.

Я ВЫХОЖУ ЗАМУЖ ТЧК МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ПОВТОРЯТЬ СУДЬБУ МАТЕРИ ТЧК

ДУМАЮ ТЫ ПОЙМЕШЬ И ПРОСТИШЬ МЕНЯ

Он скомкал радиограмму и бросил в мусоропровод.

— Что-нибудь неприятное? — участливо спросила Элси.

— Так, пустяки. Что ты там говорила насчет женитьбы? Глаза Элси весело блеснули.

— Ага! Получил отставку? Теперь ты понял, что никому не нужен, кроме меня? Соглашайся, пока не поздно! Эрих накрыл ее руку своей.

— Ладно, Элси. Пусть они все провалятся в тартарары. А мы поедем с тобой куда-нибудь в свадебное путешествие. Тебе не приходилось бывать в Италии?

По проходу пробежал стюард, призывая всех пристегнуться к креслам. Ракета готовилась к старту…

С первого взгляда комната напоминала оранжерею: с потолка свисали ветви актинидии и даурского лимонника, на окнах пламенели чашевидные лилии Тунберга, синели примулы, загадочно покачивались пониклые нежно-лиловые звездочки фуксий, и в это буйство цветов и зелени вплетались пятна белых и розовых цикламенов. Впечатление еще больше усиливалось от тонкого, но острого аромата, напоминающего запах духов «Белая лилия», входящих в моду нынешней весной.

Саша так сначала и подумал, но, покрутив головой, убедился, что запах исходит от цветочной горки у окна. Он подошел поближе. На краю горки, залитой лучами весеннего солнца, приютилось неизвестное ему растение. От корневища шли округлые ребристые листья, а из их гущи выбилась стрелка с крупными, белыми, чем-то напоминающими нарциссы цветами. От них и исходил беспокоящий запах…

Саша вернулся к столу. Майя что-то задерживалась.

Хотя и приятно сидеть в этой, похожей на зимний сад, комнате, но все-таки неловко. Его затащила сюда Светлана Мороз. Пообещав, что Майя должна прийти минут через десять, она убежала, но прошло уже по крайней мере полчаса, а Гончарова позволяла себе задерживаться, хотя прекрасно знала, что ее ждут. И вот сиди тут один в девичьей комнате общежития… Чего проще было связаться по внутреннему видеофону. Правда, если разговор серьезный и длинный, есть вероятность, что кто-нибудь, выйдя на их код, вступит в разговор на правах знакомого, и просить его отключиться не всегда удобно. Зачем он ей все-таки понадобился? Добро бы еще на его месте был Миша Субботин. Это понятно: у них с Майкой личные симпатии еще со времени поступления в институт и, как любит говорить их общий друг Сима Смолкин, если люди глупеют, глядя друг на друга, то это надолго… Впрочем, всех их связывала дружба с тех самых времен, когда они, вчерашние школьники, держали строгий экзамен на право быть зачисленными в Институт космонавтики, с тех пор, когда они проводили групповые испытания под предводительством славного командора Володи Мовшовича. Только славного ли? Это все пышная фразеология Смолкина. Сначала действительно он показался отличным парнем, но лабиринт с любого снимает шелуху и обнажает самое ядрышко, человеческой сущности. Тогда-то он и развернулся…

Саша поморщился. Ему и сейчас неприятно было вспоминать давнюю стычку. Из боязни, что он не успеет пройти в срок лабиринт, Мовшович оставил своих более слабых товарищей и ушел один. А чтобы все выглядело естественно, он спровоцировал ссору. Поссорился и ушел… Его сняли с прохождения и отчислили из института. Много позднее, осмыслив его отношение, в группе к каждому, они поняли, что командор использовал их лишь для утверждения собственного авторитета…

Тогда в лабиринте к ним присоединилась Майка. Точнее, они ее нашли спящей, уставшей от блуждания по переходам, но не потерявшей бодрости и уверенности, так необходимой им после ухода командора. Майка и раньше была неравнодушна к их группе и вошла естественно, будто дружила с ними с детства. А вот другие не приживаются. Каждый семестр на групповые испытания в команду включали пятого, и это их почему-то нервировало. Испытания они проходили неровно: иногда, к удивлению всех, набирали немыслимое количество призовых очков, но чаще едва укладывались в срок. На третьем курсе они с треском провалились. Вызывали к директору, разбирали на Ученом совете, и тогда Сима нахально заявил, что они не прошли групповых испытаний только потому, что им мешал пятый. Обвинение было слишком серьезным, так как зная силу их четверки, слабых не включали, но, возможно, в этом была одна психологическая тонкость: к группе обычно присоединяли тех, кто не вошел в другие пятерки. Но если он не мог ужиться со своими, то тем более не удерживался у них. Директор обвинил группу в зазнайстве, Левке Романову предложили задачу повышенной сложности, с которой он легко справился, а остальным пришлось вчетвером тянуть за пятерых. Только на сплоченности и выехали. Своеобразие группы давно стало притчей во языцех. Если на первом курсе они не выделялись своей индивидуальностью, то на втором все оказались на разных факультетах. Конечно, составлять экипаж по такому принципу было легче, но всех поразило такое несходство в профессиях при такой дружбе, общности вкусов, какой-то монолитности группы. Правда, среди них не оказалось ни одного космонавта, а именно он, по положению, и должен был возглавлять экипаж. Может, потому, что пятый всегда был командором и пытался заставить работать группу по своему уставу, и происходили срывы. К счастью, на четвертом курсе космонавты в связи со специализацией образовали собственные группы, а экипажи экспедиционных факультетов формировали по прежнему принципу — по одному специалисту с факультета, и можно было надеяться хоть на этот раз поработать своей группой.