Наталья Иртенина - Я – это ты

– Это небезопасно. Я обязан предусмотреть любые случайности. Этот человек может оказаться террористом. У него нет оружия, но главное оружие террориста – его больные мозги. Я не могу прочесть его мысли. Но как слушатель антитеррористических курсов я намерен…

– Да заткнись же ты, Железное вымя!!! – заорал я.

– Что я тебе сделала, зачем ты меня притащил сюда? Чтобы слушать каждый день твои паршивые лекции? Я похожа на ненормальную? Да лучше пусть меня там на атомы разберут, чем тут смотреть на твою постную рожу. Подавись ты своим будущим и своими медитациями. Не сообщило тебе еще провидение, что дальше делать? Гений в консервной банке. А я тут кто у тебя – декорация? Предмет обстановки? Примитивная экзотика для крутого парня?…

В чем-то она была права. Но большей частью порола чушь. Ей просто нужно было выкричаться, и я не мешал ей делать это, только держал крепко, чтобы снова не бросилась на стену. А она вдруг обмякла, перестала выдираться, вздохнула и совсем другим голосом сказала:

– Ладно. Давай дальше.

Я продолжал держать ее в кольце рук спиной к себе. Она легко извернулась и, глядя мне в переносицу, потребовала:

– Поцелуй меня.

Я скользнул губами по ее виску. Она была неподражаема и великолепна в своей стихийной переменчивости.

– Тупица, – гневно прошептала она. Подняла голову и показала на мне, как надо целовать. Поддавшись игре, я предоставил ей роль учительницы и во всем остальном. Только для нее это не было игрой. Она взялась отглаживать мою притворную неумелость и неуклюжесть так, будто от этого зависела ее жизнь.

Я не заметил, как мы оказались на диване. Экспромт получался немного смятым – мы барахтались, пытаясь избавить друг друга от одежды. Тонули во внезапности и неизбежности происходящего. Один лишь раз она вынырнула на поверхность – сказала, чтобы я велел «своему цепному динозавру не пялить шары». Только я был уверен, что модуль не перестанет тайком глазеть на нас. Ы был не из тех, кто упускает возможность побыть натуралистом.

Тональность наших объятий переходила от задыхающегося противоборства к дразнящей уступчивости, от суровой готики к мечтательной романтике. Я навязывал правила игры, делая вид, что подчиняюсь ее требовательным желаниям. Вел ее, позволяя ей гневаться на меня и тут же просить прощения, так, как просят только женщины – демонстрируя слабость и податливость. Когда все закончилось, она обняла мою голову и долго не отпускала. Смотрела куда-то, непонятно куда. У меня появилась исключительно интересная мысль: она все-таки нашла компромисс. Отыскала звено, которым можно сцепить ее мир и мой. Сделать нейтральную территорию междумирья, пленниками которого мы были, суверенной страной, где правят двое. Король и королева. Не пленники. Властители. (Звучало это потрясающе архаично, но ей наверняка бы понравилось.) Это был лучший из возможных компромиссов.

– Я видела тебя раньше. Твое лицо, – сказала она, отпустив наконец мою голову и упав рядом. Кошка, нареченная Варькой, пристроилась у нас в ногах, грея свое драгоценное брюхо.

– Мм, где же ты меня видела?

– Наверно, там, у дороги. Когда ты меня спасал.

– Ну уж нет, дудки… э, я правильно употребил это слово?… Ты была в замечательно глубоком ауте, я бы даже рискнул сказать, блистательно отсутствовала в собственном теле.

– Значит, я видела тебя не глазами… чем-то другим.

– Не возражаю, – сказал я и обнял ее. И совершенно неожиданно для себя добавил: – Я люблю тебя.

Она ничего не ответила. Продолжала смотреть в окошко своих мечтаний и явно что-то замышляла. То есть я видел, что это «что-то» складывается не в мою пользу. Почему? Чего-то ей не хватало. Или мешало.

– Расскажи, – попросила она вдруг, – что такое бессмертие. Какое оно?

– Ну, – бодро начал я, – первые полторы сотни лет ты его не замечаешь. Тебе нет до него дела. Ты молод и хочешь жить. Потом приходит день, и ты задумываешься. А нет ли в твоей долгой-долгой прекрасной жизни какого-то подвоха? И так ли это необходимо и интересно – нести свое бренное, стареющее тело по бесконечности? И тогда тебя начинает грызть непонятная тоска. Ты не можешь объяснить ее себе и приходишь к выводу: что-то здесь неправильно. У всякого пути есть конец, славное завершение, в общем, то, к чему идешь. И когда начинаешь понимать, что твоя жизнь никуда тебя не ведет… Что тебя просто заперли в бесконечности одряхления твоего тела и мозга… Медицина может продлять молодость, но не безгранично. После семисот лет начинается просто отупение. После восьмисот ты уже не человек, а растение. После девяти сотен – живая мумия. В моем мире много таких. Они просто сидят без движения. Тогда их перестают кормить и оставляют на голой земле – есть специальные участки для этого, – там они пускают корни и питаются из земли. Я потом покажу тебе трехмерку, если хочешь. Пренеприятное зрелище.

– Не надо.

– Они просто деревенеют. Но при этом сохраняют какую-то часть сознания.

– А убийства? Несчастные случаи? Самоубийства?

– Никто никого не пытается убить, потому что не сможет. Несчастные случаи не происходят – даже не совсем случайные.

– Почему?

– Потому что мы обречены на бессмертие. Оружие не стреляет, веревка рвется, шеи не ломаются, яды бездействуют, ну и так далее. Любые попытки сводятся к нулю глобальной внешней силой. У которой к тому же своеобразное чувство юмора. Мой знакомый три раза пробовал выброситься с высоты. Один раз получил панелью окна по физиономии. Сотрясение мозга. Во второй раз поскользнулся за два шага до люка. Треснул позвоночник. В третий раз прыгнул из планетника и зацепился одеждой за крепление манипулятора. Так и летел до самой посадки. Минут пятнадцать всего, зато с тех пор – стойкая боязнь высоты. Больше не пробовал.

– Я думаю, – медленно сказала Маруся, – твой мир должен быть сумасшедшим.

– Он и есть сумасшедший. Но это началось давно. Где-то в ваше время.

– Что началось?

– То, из-за чего нас заперли в тленном мире. Человек стал рабом своего тела и забыл обо всем остальном. «Я» означало лишь «мое тело». Считалось, что «я» умирает вместе с плотью… Они не знали, что «я» стремится к Совершенству. Во Внемир. И всеми способами мешали ему туда стремиться. И тогда людям дали то, к чему стремились их тела, сотворенные из звездной пыли, из праха космоса, – бесконечную жизнь. Которая очень скоро – в масштабах бесконечности – становится растительной. Они, конечно, не сразу поняли, что это не дар, а наказание. А когда поняли, стали искать Смерть.

Маруся загадочно усмехнулась.

– Ты думаешь, вы первыми додумались до этого? Да у нас этому Совершенству в воскресных школах детей учат. Так что ищи другую причину вашего бессмертия.